Небесное созданье - [18]

— Повесил, чтобы не одичать, — принужденно усмехнулся. — И еще помнить: где-то есть красивые женщины.

— Ее вид тебя согревает?

— Конечно. Посмотришь на приятную фигуру — и жить веселей становится. А то иной раз навалится такая тоска, хоть волком вой. А что, разве она не красивая?

— Тебе виднее, — осторожно сказала Алена.

— А тебе она не глянется?

— Это дело вкуса.

— Понятно. Со вкусом у меня не все в порядке. Ты ведь это хотела сказать? Спорить не буду. Но если бы знал, что ты тут появишься, убрал бы ее, а то неловко. Кстати, когда я услышал на перевале гул вертолета, сильно удивился. Там нет никаких трасс и вообще никто не летает. Как вас туда занесло?

Недоуменно пожала плечами.

— Для самой — загадка. У летчиков бы спросить…

— Они уже ничего не скажут. А куда летели?

— В Горный.

— Откуда?

— Со стороны Красногорского. Вернее, из того угла.

— Рейс пассажирский был?

— Нет, спецрейс. Я на него случайно попала.

— Сама-то в Горном живешь?

— В Барнауле.

— А в Красногорском углу что делала?

— Возвращалась из командировки.

— Кто ж ты по специальности?

— В офисе работаю. Конторский работник.

— Ясно, — усмехнулся он, — хотя ничего не ясно. Нынче кого о чем ни спросишь, все — коммерческая тайна.

— А у тебя их нет? — спросила Алена, старательно оглядывая тонкие косточки и запивая бульоном. — Коммерческих тайн?

— Да вообще-то тоже есть, — признался он. — К примеру, ни один охотник не скажет другому, сколько добыл соболей. Есть и другие трофеи, о которых помалкивают. Тайны есть у всех.

— Тогда квиты.

— Конечно. И извини за расспросы. Вижу, отвечаешь будто перед следователем. Даже совестно стало.

На воле взлаял Дымок. Алексей напряженно прислушался, вышел из избушки, но сразу же и вернулся.

— Думал, твои спасатели идут, но — пусто.

— На кого же он лаял?

— Белка-летяга на кедре шарится.

Помолчали, отхлебывая рябиновый взвар.

— Алексей, — проговорила вдруг Алена, — а далеко отсюда эта гора, где мы… Ну, ты понимаешь, о чем я…

— Чедор-то? Напрямую — близко, но сильно круто. Есть кружной путик. Он — пологий, да только идти долго. Часа три с половиной. Если, по ходу, ловушки обихаживать. А что?

— Да вот все думаю, как ты меня нес оттуда. Измучился, наверно? Ведь тяжелая. Все руки оттянула, да?

— Я тебя не на руках нес.

— На спине тащил?

— Нарты из лыж сделал и катил.

— Спасибо тебе, Алексей, — проговорила Алена задумчиво.

Недоуменно глянул на нее. Та была как замороженная, но, вроде, помаленьку начала оттаивать душой.

— За что?

— А за все. За спасение, за заботу. И за этот чудесный обед. Рябчики — сплошное объедение. И компот такой вкусный. Веришь, сразу силы появились.

— Тогда будем учиться ходить. Возьми-ка костыль. Та-ак… опирайся на мое плечо и попробуй пройти. Колено не сгибай. Ногу ставь на всю ступню. Больно?

— Маленько ноет.

— Ничего. Давай до печки и обратно. Ну, смелее!

— Получается, — проговорила она, конфузливо улыбаясь.

— Все у тебя получится, — обнадежил он, — скоро бегать будешь.

— А давай выйдем из избушки, — предложила она.

— Неужто сможешь?

— Попробую.

— Тогда надо надеть шубку.

— А мы всего на минутку. Налегке, без шубы.

Снял с гвоздя ее шапку и, неумело пригладив светлые волосы, надел ей на голову. Оглядел, как сидит шапка, подправил.

— Вот теперь красиво. Жаль, настенного зеркала нет. Оценила бы мое старание. Ну что, пошли?

— Пошли.

— Держись за меня крепче.

Придерживая Алену за талию, медленно вывел из избушки на чистинку перед навесом и, хотя она опиралась на костыль, не отпускал ее.

Она огляделась, с наслаждением вдыхая морозный воздух.

— Боже, какая красота кругом… — зашептала восхищенно. — Кедры такие огромные, прямо великаны. Они будто дремлют. Снежинки на них сверкают и переливаются всеми цветами. Даже не верится, что такое чудо есть на свете. Погляди, сугробы, от солнышка, прямо золоченые. А вот тени от кедров и сугробов абсолютно синие. Почему они синие?

— От неба. Видишь, какое оно темное, густое?

— Вижу. А почему горы тоже синие?

— Потому что — далекие. Это только кажется, что они близко. Прозрачный воздух их так приближает.

Глаза Алены повлажнели, она часто заморгала.

— И ведь всего этого я могла уже не увидеть…

— На морозе нельзя плакать, — мягко сказал Алексей, — слезинки застынут, и твои прекрасные глазки заболят.

— Не буду, — прошептала с горьким вздохом и утерла глаза ладошкой.

— Пошли в избу, а то простынешь. На первый раз — хватит, — позвал он.

— Ты иди, а я — через минуту. Ладно? — смущенно заулыбалась сквозь слезы.

— Понял. За тобой выйти?

— Не надо. Я сама.

— Гляди, — предупредил он уходя. — В случае чего, зови, не стесняйся.

Она и на самом деле самостоятельно отворила дверь и вошла в избушку, помогая себе костылем. Зябко склонилась над печкой, подставив лицо под теплые струи, и даже глаза закрыла от блаженства.

— А ты молодчина, — искренне похвалил он, — если так и дальше, денька через два станешь сносно ходить. Потом расправишь крылышки и улетишь из этой глухой таежки. По дому-то сильно скучаешь?

Отозвалась сдержанно:

— У меня там — мама.

Поинтересовался осторожно:

— И больше никого?

— Отца у меня нет. Вернее, он не живет с нами.

— А ты… — начал он, но Алена перебила его с укоризненным прищуром.