Неаполь и Тоскана. Физиономии итальянских земель - [60]

К сожалению, я слишком плохой археолог, и потому мне придется много молчать об этрусских древностях. Зато я надеюсь многое сказать об итальянских помещиках – предмете особенной редкости, и который попадается зато в очень хороших экземплярах именно здесь, в долинах Че́чины и Эльсы.

Вольтерра (дорожные заметки)

Среди пустынных, диких гор вулканического происхождения, на которых ни куста не видно свежего и зеленого, на высокой скале построили, много лет тому назад, город, весь из прочного, серого камня. Он и теперь еще стоит на своем месте, и теперь еще живут в нем люди. Стоит он, потому что еще не развалился, живут в нем, потому что нельзя же городу стоять пустому. Других законных причин существования Вольтерры в настоящее время нет, да их и не нужно. Жители Вольтерры – те из них, которые умеют читать и писать – проводят большую часть своей жизни в утомительных и ученых розысканиях по трудному вопросу: кто и когда построил их город. Прадеды их делали то же, а вопрос все-таки остается нерешенным. Не желая отбивать хлеб у вольтеррских жителей, которым и без того не много остается делать на земном шаре, я считаю священною своей обязанностью не мешаться в это запутанное дело. Пеласги[230] или этруски, или кто другой строил Вольтерру, нам от этого чести не прибудет – мы выскочки в истории человеческого рода – наши предки Рима не спасали. Только быстрее ли, вследствие этого мы идем вперед?..

Относительно Вольтерры очевидно одно – строили ее тогда, когда города строились для того, чтобы не иметь сообщений с остальным миром. Определенно этому не достает хронологической точности, так как подобные времена повторялись в истории нередко. Каждый раз, когда рушился старый порядок вещей, а новый не успевал стать рутиной, воровство и грабеж не успевали стать законными за давностью лет. Тогда приходилось отнимать открытой силой то, что потом требовалось на основании святого права. Золотая откровенность тогда царствовала повсюду, а слабые – неуверенные еще может быть сами в своей слабости – не раз подымали голову. Это им, впрочем, никогда не обходилось даром; потому что когда у сильных не хватало силы на насилие, у них были неприступные замки, в которые они уходили, всегда унося с собой добычу, пережидали грозу, и окрепнув, отправлялись на новые подвиги… В те времена Вольтерра первенствовала в Средней Италии, и в ней, на досуге, германское кулачное право – врожденное до такой степени всем официальным немцам, что они не могут забыть его, как ни потеют над «пандектами»[231] и «юстиниановским кодексом»[232], но в Италии вовсе не туземный продукт – переродилось в итальянское феодальное, которое тоже плохо принялось на этом блаженном полуострове, и даже в Тоскане первенствовало не долго. Во Флоренции утвердилась олигархическая республика, и дух времени изменился. Рыцарские добродетели, наравне с банкротством, стали худшими пороками, а старые пороки в свою очередь стали добродетелями. Только старые добродетели вовсе не думали склониться перед этими новыми, «как перед новою царицей порфироносная вдова»[233]. Разбойничьи шайки укрепились в Вольтерре и в окрестных замках, и наносили громадный вред флорентийской торговле, грабя караваны и затрудняя им путь в море. Вражда между флорентийской и вольтерранской республиками, может быть, единственная муниципальная вражда, имеющая логическое основание… Однако мирные негоцианты не могли и помышлять об открытой войне с дикими, горными баронами. Они ограничились тем, что дали другое направление своим караванам. Это был самый чувстви тельный удар, который можно было нанести тамошним шайкам: таким образом они должны были ограничиться одними местными ресурсами. Большинство отправились искать счастья в чужих землях, так как местные ресурсы были очень и очень не богаты. В вольтерранских горах никогда не было никакой торговли, благодаря географическому положению: о минералогических богатствах тамошней почвы тогда и не думали: весь край населен был бедными хлебопашцами, задавленными и тяжестью собственного ремесла, и баронами с их челядью. У земледельца – кроме его труда – украсть нечего; феодальному праву здесь дали чудовищные размеры…

Едва во Флоренции взяла верх свободная городская община, положение вольтерранских баронов ухудшилось, так как новая республика, не могшая терпеть подобного опасного соседства, со смелостью, свойственной господствовавшим в ней классам народонаселения, начала открытую, упорную войну против Вольтерры. Доблестные рыцари сразу поняли, что с подобным врагом справиться не легко, а потому отказались от своей пресловутой честности и стали искать спасения во всякого рода изменах и иностранных союзничествах.

Борьба эта тянулась долго, и вовсе не к славе феодальных баронов; наконец Франческо Ферруччи – этот Гарибальди XVI века – закончил ее блистательным финалом.

Это было во время гвельфо-гибеллинского союза против флорентийской демократической общины, которая отстаивала не свои только интересы: это была борьба права против насилия, возродившейся Италии против оживленного германским кулачным правом и клерикальным деспотизмом чужеземного владычества… Вольтерра, конечно, приняла сторону последнего. Положение Флоренции было слишком затруднительно. Друзья и союзники ее оставили, а неприятель теснил со всех сторон. Приверженцы Медичей и