Неандерталец. В поисках исчезнувших геномов - [98]
Утро было тяжелым. Мы с трудом встали, поймали такси в аэропорт. Первые два часа перелета мы почти не разговаривали. Затем до меня постепенно стала доходить безотрадная реальность, приправленная тоской и холодным потом ужасного похмелья. А что, если они там, в Беркли, уже пишут работу по денисовской мтДНК? После Рождества мы начали оформлять результаты в статью, но теперь ее позарез нужно было закончить в кратчайшие сроки.
>Рис. 22.3. Денисовский коренной зуб. Фото: Бенсе Виола, MPI-EVA
Куда отправить эту статью? Редакция журнала Science ждет не дождется рукописи по геному неандертальца. Если прийти к ним с другой темой, они могут списать нас со счетов, решив, что мы и с одним-то проектом не справляемся, не говоря уже о двух. Мы решили попробовать Nature. Пока ждали пересадки в московском аэропорту, я написал Генри Джи, редактору, ответственному за публикации по палеонтологии, и Магдалене Скиппер — редактору по геномике. В письме говорилось, что у нас почти готова статья с описанием “находок, которые мы интерпретируем как новые виды гоминин на основании составленной полной последовательности мтДНК; время ее отхождения от общего человеческого ствола в два раза больше, чем возраст неандертальской линии”. Я четко осознавал, что процесс опубликования может тянуться много месяцев. Работу даже могут в конце концов отклонить после всевозможных обсуждений и переписок с редакцией и рецензентами, после чего придется отправлять ее в другой журнал и повторять весь этот длинный, утомительный процесс. Мне очень не хотелось, чтобы так случилось на этот раз, поэтому я сразу выложил, что у нас ситуация прямого соревнования и что рассмотреть вопрос о публикации нужно быстро. Ровно через час и пятнадцать минут я получил ответ от Генри: “Как интересно! Ничего не могу твердо обещать заранее, но тем не менее, если вы пришлете статью, мы рассмотрим ее в первоочередном порядке”.
По приезде в Лейпциг мы закончили работу и отправили ее в Nature. Называлась она “Полный митохондриальный геном неизвестного гоминида из Южной Сибири”. Это уникальная работа. Впервые в истории новая форма вымерших людей была описана на основании только лишь последовательностей ДНК, при полном отсутствии скелетных остатков. Учитывая, что описанная мтДНК так сильно отличалась и от человеческой, и от неандертальской, мы были уверены, что открыли новую форму вымершего человека. Нас так увлекла эта идея, что, посовещавшись, мы решили описать эту форму как новый вид и даже дали ему название — Homo altaiensis.
И все-таки что-то было неправильное в идее нового вида, что-то меня подспудно тревожило. Для меня таксономия, то есть классификация по видам, родам, отрядам и т. д., есть в чистом виде интеллектуальное упражнение, особенно когда речь заходит о вымерших формах людей. Иногда студенты посылают мне свои черновики с использованием латинских линнеевских названий вместо обычных обиходных — например: “Для лучшего понимания закономерностей генетической вариабельности у Pan troglodytes мы секвенировали…” Я всегда вычеркиваю латынь и даже иногда вставляю едкие замечания вроде: “На кого вы пытаетесь произвести впечатление своими Pan troglodytes вместо шимпанзе?” Есть еще одна причина, по которой я не люблю таксономию: она вызывает споры, не имеющие принципиального решения. К примеру, стоит назвать неандертальца Homo neanderthalensis и, таким образом, отнести его к отдельному от Homo sapiens виду, как тут же начинают злиться мультирегионалисты. Для них между неандертальцами и современными европейцами имеется непрерывная череда переходов. А в наименовании Homo sapiens neanderthalensis подразумевается, что неандертальцы являются подвидом человека, который противопоставляется Homo sapiens sapiens. И тогда наверняка недовольными окажутся приверженцы гипотезы “из Африки”. Я предпочитаю не вмешиваться в эти споры, и хотя мы уже выяснили (но еще не опубликовали), что неандертальцы и люди перемешивались, но “таксономические войны” вокруг неандертальцев не остановятся, так как у таксономистов попросту нет подходящего данному случаю определения вида. Обычно вид определяют как группу организмов, способных скрещиваться друг с другом и производить плодовитое потомство и не способных скрещиваться с организмами другого вида. В этом случае по определению неандертальцы и человек современного типа принадлежат одному виду. Однако данное определение имеет свои ограничения. Например, в природных условиях белые медведи и гризли могут скрещиваться и производить плодовитое потомство (и иногда это делают, если встречаются). При этом они и выглядят по-разному, и поведение у них различается, и приспособлены они к разным условиям. По меньшей мере сомнительно, если не сказать анекдотично, считать их одним и тем же видом. Да, у современных людей имеется 2–4 процента неандертальских генов, но имеет ли смысл на этом основании относить их к одному виду? Мы этого не знаем. И вот я, всегда избегавший именовать неандертальцев по-латыни, уже почти вознамерился ввести новое номенклатурное латинское название.
