Неандерталец. В поисках исчезнувших геномов - [96]

Но что же это за форма людей? Если бы у нас имелись еще образцы из той пещеры, мы бы попытались ответить. Как мне объяснили, Анатолий Деревянко дал нам только кусочек косточки, наверное, в Новосибирске осталась большая ее часть. А возможно, были еще и другие кости: вдруг по ним можно заключить что-нибудь осмысленное о строении этих загадочных людей или получить дополнительные ДНК.

Я немедленно написал Анатолию, что мы обнаружили нечто совершенно неожиданное и что нам нужно встретиться и обсудить все лично. И как можно скорее. И еще что хотелось бы проанализировать оставшуюся часть кости — и хорошо бы датировать ее. Анатолий ответил на следующий день, попросив описать результаты поподробнее. Я в общих чертах суммировал их, и мы быстро организовали поездку в Новосибирск для меня, Йоханнеса и Бенсе Виолы, жизнерадостного археолога венгерского происхождения. Он специализировался на палеонтологии Центральной Азии и Сибири, и мы с ним не раз работали вместе. Я как раз переманил его к нам в Лейпциг из Вены, в отделение палеонтологии. Еще к нам присоединился Виктор Вибе. Он писал диссертацию в Новосибирске в восьмидесятых, знал Анатолия и нескольких коллег из его группы, а со мной работал уже 12 лет. В этой поездке его помощь как переводчика обещала быть неоценимой. Я-то учил русский язык 35 лет назад, во время военных сборов в Швеции, но к тому времени у меня в голове осталось только несколько простейших вопросов, которые задаются военнопленным. И они, понятное дело, не годились для научных бесед.

Семнадцатого января, после пересадки в Москве и долгого ночного перелета, мы приземлились в Новосибирске. Цифровое табло в зале прилета показывало 6:35 утра. А потом переключилось на температуру: –41° C. Получив багаж, я открыл чемодан и надел на себя все, что у меня было. Воздух оказался сухим, и снег поднимался вокруг ботинок водоворотами блестящей мелкой пыли. Сделав вдох, я почувствовал, как крылья носа примерзают к перегородке.

До Академгородка мы ехали около часа. Академгородок, как явствует из названия, был построен в 1950-х годах Академией наук СССР специально для научных целей. Во времена расцвета здесь проживало более 65 тысяч ученых с семьями. Но после развала Советского Союза многие уехали из Академгородка, и большинство научных институтов закрылись. С начала 2000 года российское правительство и несколько крупных компаний начали вкладывать деньги в развитие города, так что теперь, к 2010 году, здесь чувствуется некоторое оживление и осторожный оптимизм.

Нас привезли в гостиницу “Золотая долина”, с виду казавшуюся мне обычной советской девятиэтажкой. Я там уже однажды останавливался, и тогда, помню, отключили горячую воду; я живо вспоминаю, как каждое утро добрых полчаса шел через березовую рощицу к Обскому морю поплавать. Но то было летом, а теперь, в мороз, нельзя сказать чтобы меня не волновала исправная работа отопления. Напрасно я тревожился: когда мы с Йоханнесом вошли в номер, то обнаружили не только горячую воду в кранах, но и здорово работающие батареи. Так здорово, что температура в комнате оказалась невыносимой: +40° C. На батареях не было никаких регуляторов, и мы в конце концов просто открыли окно. В комнату ворвался воздух на 80о ниже. Так мы и держали окно открытым до конца нашего пребывания.

Мы приехали в воскресенье, встреча с Анатолием была запланирована только на следующий день, поэтому после небольшого отдыха мы вчетвером решили прогуляться. На улице мы, к своему восторгу, увидели открытый ларек с мороженым. Осознав, что мне никогда в жизни больше не представится случай поесть мороженое при –35о, я пошел к ларьку. Продавщица, признав во мне иностранца, посоветовала съесть мороженое как можно быстрее, потому что на улице оно мигом охладится до окружающей температуры, превратится в ледяной камень и есть его будет невозможно. И я его быстро съел. Потом мы пошли к Обскому морю, где я плавал теплыми летними днями два года назад. Там было пусто, кроме нас никого. На чистом небе светило бледное солнце, не посылая ни капли тепла. К счастью, было безветренно. Потому что малейшее дуновение проникало сквозь одежду ледяным прикосновением. Пальцы в ботинках вскоре отмерзли и онемели. И мы вернулись в жаркий гостиничный номер.

На следующий день мы встретились с Анатолием в его просторном директорском кабинете в Институте археологии и этнографии. Там же присутствовал и Михаил Шуньков, руководивший раскопкамии в Денисовой пещере, и несколько его сотрудников. Йоханнес доложил о результатах, которые они с Цяомэй получили, и все просто оторопели. Неужели новая форма людей? Неужели это местная сибирская или даже исключительно алтайская форма? Такое вполне возможно, так как известны виды растений и животных, которые встречаются только на Алтае. За обедом, накрытым у Анатолия в кабинете — вкуснейшая нарезка под водку, — мы горячо обсуждали результаты и что бы они могли значить. А когда обстановка за столом дошла до известного уровня расслабленности и одновременно возбуждения, я вбросил идею, что определенный ответ может дать ядерный геном. Если бы взять образцы из оставшейся части кости пальца, то мы бы смогли реконструировать и ядерные гены и, таким образом, получить более полную картину связи этого индивида с современными людьми и неандертальцами, чьи геномы мы отсеквенировали. Сначала я не разобрал, что мне ответил Анатолий, и виной, подозреваю, мой плохой русский и хмельной дурман. Виктор перевел, но я все равно ничего не понимал. Анатолий вроде говорил, мол, отдал оставшуюся часть моему другу еще год назад, а у него ничего не осталось. В недоумении я посмотрел на Виктора, на Бенсе, на Йоханнеса. Какому такому другу? У кого из них кость? Но они так же ошарашенно глядели на меня. Тогда Анатолий пояснил: “Эдди, Эдди Рубину в Беркли”.