Не жалея жизни - [28]

В Семипалатинске пробыли ночь. Объясняя срочность перемещения, Самохин сказал:

— Принято решение вернуть тебя, Андрей Григорьевич, обратно в Павлодар. Крайне беспокоит нас, что не удалось в прошлом году до конца вскрыть эсеровское подполье, да и банда Найды не унимается. Бед натворят много, если объединят свои силы, а Найда еще в партизанах симпатизировал эсерам. Да и почва для них есть — в казачьих станицах сторонники авантюриста Шишкина сохранились, в переселенческих зажиточных селах недавно нашли листовки эсеровского «крестьянского союза». Есть сведения, что в наши, края держат путь разъездные инструкторы ЦК эсеров, их главари Чернов и Зензинов дали инструкторам прямые указания готовить мятежи. Ты там работал, да и руководство укома партии не раз просило нас вернуть тебя.

И еще. Восстановите контакт с алтайскими чекистами. Их «подопечные» не признают границ республики и вкупе с «нашими» ведут интенсивный обмен кадрами, деньгами и информацией. Выходит, прямой резон сделать крюк, заехать в Славгород.

Аверин молча выслушал наставления начальника и в знак согласия чуть наклонил голову.

По дороге в Славгород обоз, с которым ехал Андрей, обстреляли. Десятка два верховых с гиком ринулись было к центру обоза, но, услышав встречные гулкие очереди ручного пулемета «Шоша», моментально отвернули назад к бору.

— Федор Федорович, поди, решил размяться, — сказал возница, взглядом проводив конников.

— Кто это? — сразу же поинтересовался Аверин.

— Известно, Ударов. Лихой мужик. Как его Чека и коммунары ни ловили, ан нет, дудки, кишка тонка.

— Тебя, дед, послушать, так вроде Федор Федорович мужикам добро делает? — нарочито полубезразлично заметил Андрей.

— Да нет, добра я от него не видел, но и худого тоже. А вот привычка уважать осталась. Раньше-то, в германскую, он крепко разбогател. Большие караваны гонял в паях с другими в Китай, Урянхайский край[89], Ново-Николаевск[90]. Однако потом, как красных свергли, он с Колчаком не поладил, партизанить стал. А уже после того как опять Советы власть взяли, он вскоре к Шишкину подался. Вот с тех пор и гоняются за ним. Сначала мужики Федор Федоровича поддерживали крепко, а ноне почти все отошли.

— Что так?

— Нэп теперича. Резону нету.

— А раньше резон был?

— Немного имелось.

— Немного? — и Андрей, не выдержав, громко рассмеялся. Захихикал и возница, довольный своими уклончивыми, обтекаемыми ответами.

В лесном бору все разговоры в обозе прекратились. Сопровождающая охрана и часть возниц с оружием в руках настороженно всматривались в подступающую к дороге чащобу. Но, видимо, банда сочла, что ее могут ждать немалые потери.

В Славгороде этот случай стал предметом обстоятельного разговора. Договорились об обмене информацией, о засылке своих разведчиков к Ударову и Найде, о мерах по блокированию ряда участков лесного бора, о выявлении агентуры нелегального эсеровского «сибирского крестьянского союза». Аверин был доволен: с одним соседом установлена прочная, «локтевая» связь, оставалось наладить такую же с акмолинцами.

Сотрудники уездной ЧК тепло встретили своего начальника. Уже после того, как Аверин уединился для беседы со своим заместителем Константином Толстиковым, они еще продолжали вспоминать, как ликвидировали под руководством Андрея Григорьевича эсеровские заговоры в Иртышске, Лебяжьей, Железинской и других станицах.

Разговор с Толстиковым затянулся надолго. Константин довольно подробно обрисовал уже известные группировки вражеских сил; рассказал, как погибло несколько верных сторонников Советской власти от рук бандитов Найды. Затем пояснил, почему в ряде волостей сильно тормозилось проведение в жизнь нэпа.

— Но самое неприятное, — заключил Толстиков, — это то, что почти все наши операции по ликвидации банды Найды проваливались в самом начале.

Толстиков с минуту помолчал и, горько улыбаясь, добавил:

— Когда я партизанил с Леонтием Найдой, он никогда не задумывался над анализом происходящего, теперь же действия свои рассчитывает подобно первоклассному шахматисту. Тут что-то явно не клеится.

— Слушай, Константин, а что же те наши двое, Кунавин и Баракпаев? Ведь мы с тобой их еще в прошлом году весной пристроили к Зайчикову? Найда-то от него командование принял. Они что — не удержались?

Толстиков как-то нехотя встал, прошел к своему рабочему столу, достал несколько успевших слегка пожелтеть снимков и протянул Аверину.

За годы революции и гражданской войны Андрей привык ко многому, но при взгляде на первый снимок внутренне похолодел. Возле старого пня лежало несколько кусков того, что раньше называлось человеческим телом: руки, ноги, размозженная голова с виднеющимся во рту обрубком языка. За этими остатками как-то странно и почти чудовищно естественно выглядел куст буйно цветущей черемухи. Возвращая Толстикову фото, Андрей вопросительно глянул на него.

— Кунавин, — пояснил тот. — С помощью жены и матери опознали.

На втором снимке рядом с обрубками лежал казахский малахай, и Аверин, преодолевая внезапно связавшую рот сухость, спросил:

— Баракпаев?

— Он, — коротко ответил Толстиков.

Несколько минут сидели молча. Возобновил беседу Толстиков.