Не зарекайся - [20]

Алекс опустился на пол и присел у ног девушки, оперевшись спиной об прохладную дверцу кухонного гарнитура. Он не мог открыть глаза, потому что по телу бродили отголоски оргазма. Было хорошо. Так хорошо, что не верилось.

- Юль, - позвал он, все так же сидя с опущенными веками.

Юлька промычала что-то вопросительное. Сил говорить тоже не наблюдалось.

- Я сейчас открою глаза и что увижу? – ровным тоном поинтересовался Алекс. – Кровь?

Юля перевела взгляд на светловолосую макушку и прикусила губу изнутри – неловко. Зачем он постоянно издевается? И все же, не смотря на свое легкое опустошение и прилив крови к щекам, ответила тихо:

- Да.

Алекс молчал. Непонятное чувство на него набросилось. Невозможно было его описать. Вроде бы и досада – ответственность какая, первым у девушки быть. Стыд, что сегодня он просто взял, ничего в ответ не отдав, и под конец – неясная гордость. Почти что торжество. Так полагалось ощущать себя легионерам или полководцам, каким-нибудь завоевателям. Но никак не ему – лишившему девственности подопечную собственного отца.

Юля, поглядев на Сашку, опустила голову. Да, было бы лучше сказать ему раньше, да только когда, если из головы глупой все выветрилось.

- Я ничего не жду, - вдруг жестко сказала она, собравшись с силами. – Ты мне ничем не обязан. Ничего не говори, - еще больше стали в голосе послышалось. Откуда только такие энергетические запасы? – Ты прав, я не меньше твоего всего этого хотела. Вот и свершилось.

Сказав, съехала со столешницы, громко хлопнув по паркету пятками, прошла к двери, крикнув напоследок:

- Бродский, домой!

Котяра выбежал откуда-то из спальни, совершенно неаристократично спеша за хозяйкой. Раскатисто мявкая, и подняв хвост трубой, пробежался по вытянутым ногам Алекса, будто и не заметив того.

Потянуло сквозняком по полу, а потом хлопнула дверь. Юлька ушла, забрав кота и маленький кусочек тихой радости от случившегося. Алекс еще долго сидел, не решаясь открыть глаза, но это было глупо и трусливо, поэтому он просто сделал это.

Никаких багровых рек или луж крови. Никаких безобразных реалий. Только небольшой, засохший мазок на его плоти, как доказательство того, что их соитие – не сон.

Юля закрыла дверь своего домика на замок, захлопнула стеклопакеты по всему коттеджу, забралась под душ и только там расплакалась. Это все проснувшиеся гормоны – решила девушка, горько всхлипывая. И немножко обиды.

***

Солнце палило нещадно. Уже несколько дней на улице стоял такой зной, что асфальт плавился, желтела трава, изнывали от жары и жажды животные. Привычный лай соседских псов сменился жалким поскуливанием.

Бродский, вытянувшись, раскинув в стороны лапы и не шевелясь, валялся под кондиционером уже который час к ряду. Весь его несчастный вид напоминал девушке о великомучениках.

- Не надо, - сказала ему Юля, заметив в приоткрытой глазнице жалостливый блеск, - будешь напоказ страдать, вымою с шампунем. Или побрею.

На такую реакцию кот обиделся. Юля видела, как раздраженно он забил кончиком хвоста по паласу, но и не подумала брать слова назад. Помыться Бродскому, в самом деле, совсем не мешало бы – налазившись неизвестно где, он пришел под утро грязный, усеянный колючими репьями до самого кончика хвоста. За ухом обнаружился огромный присосавшийся клещ, при виде которого у Юли вырвался крепкий, исконно русский эпитет. Услышь такое непотребство кто из церковников, зацокал бы языком неодобрительно.

Извлекать паразитов девушка не умела, поэтому пришлось везти кота к ветеринару. Кот смирно сидеть в перевозке не желал, орал на всю округу, раздражая утомившихся от жары собак. Юля злилась, бормотала под нос мрачные обещания отдать любителя поэзии на колбасу, шаурму или утопить в лучших традициях Тургенева.

Добравшись в клинику и высидев много томительных минут рядом с пускающим слюни бульдогом, они с Бродским, наконец, попали на прием. Ветеринар, взяв пинцет, ловко выкрутила паразита, обработала ранку и вколола орущему страдальцу инъекцию против пироплазмоза. Попали домой только к обеду – по невыносимому пеклу, голодные и злые. Бродский обзавелся противопаразитарным ошейником, Юля – нервным тиком на левом веке.

Поэтому сейчас – на обиду зверя девушка пригрозила еще более жесткими мерами:

- Будешь домашний кот. Запрещаю на улицу лазить.

На угрозу репрессий Бродский презрительно сощурился, но морду на лапы устроил виновато.

Вздохнув, Юля перевела взгляд на конспекты, словари, что валялись отовсюду, и взялась за работу. Бесспорно, разговаривать с котом – дело увлекательное, но ей еще надлежало быть адекватной и хотя бы изредка, но учиться.

Смысл ускользал. Перечитывая в сотый раз одну и ту же строчку, Юля раздраженно откинулась на спинку кресла.

Сашка. Он застрял в ее мыслях. И пусть сейчас в умственных глубинах перемешались клещи, коты и конспекты, затмившим всю эту мешанину был именно он.

Они не разговаривали толком с того самого дня – уже около трех суток. Не потому что избегали друг друга, а потому что говорить-то и не о чем было. Так, получается. Вели себя обыкновенно – словно и не случилось ничего. Приветствовали друг друга кивком головы или взмахом ладони и отправлялись по своим делам.