Не взывай к справедливости Господа - [4]

Кирюшина мать работала дояркой в местном совхозе. Ударницей была. Зарплата хорошая. Один сынок, как зрачок в глазу, неужто откажешь, да на такое дело?! Пусть учиться, ума набирается. Вот не женился бы только рано… А так, что ж, пусть уезжает. Не век ему подолом нос утирать! Вырос. Весь в отца! – Вспомнив про гуляку-мужа, она в испуге перекрестилась. – Не дай Бог, не дай Бог!

Погулял последний вечерок Кирюша в Бондарях, походил по бондарским пыльным улицам. Попрощался с кем надо, а с кем не надо пообжимался за клубом.

– Лялька Айзенберг, – сказал ему «по секрету» Колька Юрасов, – ловить петухов гамбургских в Москву укатила. Вот сука!

Почему Лялька сука, Кирилл допытываться не стал, было и так видно, что Колька не в себе – суетится, словно всё время курево по карманам ищет, и говорит невпопад.

До Воронежа можно доехать только поездом из Тамбова, поэтому Кирюша поднялся утром так рано, как давно уже не поднимался. Сколько себя помнил, учился во вторую смену, уроки делал по вечерам, а утром спал, до тех пор, пока мать позволяла. А, мать, известное дело, – потатчица!

А сегодня Кирюше, по паспорту Кириллу Семёновичу Назарову, надо успеть на первый рейс автобуса до Тамбова. Дорога не то чтобы дальняя, но около сотни километров будет, – по дороге доберёт, что не доспал утром.

Вот и автобус, маленький, межрайонный, дребезжит всеми суставами, но бежит по русскому раздолью резво, беги – не догонишь!

Кирюша уселся у самого окна, настроение лирическое. Бывают у него иногда такие моменты, что рифмы сами в голову как пчёлы в улей лезут, и стишки тогда получаются. Вот и теперь получилось что-то вроде дорожных стансов.

Был когда-то давно, в пушкинские времена, поэтический жанр такой – дорожные жалобы:

«Вот дорожка – стрела калёная!

Только камешки – под откос!

Ах, автобусы межрайонные,

Как печален ваш бывший лоск!

У дорог, знать, крутые горки.

У шофёров – крутые плечи.

Пахнут шины далёким городом

И асфальтом…, и близкой встречей».

Сидит Кирюша, посматривает на привольный зелёный простор и не чувствует, что не более как через сутки, жизнь его перемениться коренным образом.

Освещённый восходящим солнцем Тамбов с золотыми куполами храмов, словно парит в зелёном убранстве парков и раскидистых вётел над высоким левым берегом тихого канала не менее тихой реки Цны.

…Приехали!

Широкие улицы будоражат воображение деревенского паренька неповторимыми запахами разогретого асфальта, бензиновой гари. Кажущаяся праздность, суматоха, многолюдье захлестывают Кирюшу. Всё это так непохоже на будничную степенность его села.

Он даже слегка растерялся, выйдя из автобуса на площадь перед автовокзалом, который тогда располагался в полуразрушенном здании на месте нынешней величественной филармонии с её сказочным фасадом.

Оглянулся выпускник бондарской средней школы вокруг себя и не нашёл ни одного знакомого лица. Пусто и неуютно стало на душе. Гадко, словно набедокурил, сделал что-то нехорошее, противное: не простился, как надо с матерью, вчера в кустах обидел соседку, молодую да раннюю Инку Ёнину. Хотя Инка и сама была виновата, но – малолетка, вот совесть и мучает – зачем тискал там, где совсем не надо было? Сплошной разврат!

Кирилл брезгливо сплюнул себе под ноги и свернул за угол к главной улице города – Интернациональной.

В конце той самой улицы, запирая её с торца, расположился с многочисленными ларьками и пристройками старинный кирпичной кладки железнодорожный вокзал.

Кирилл поспешил туда – надо успеть на поезд до неведомого города Воронежа. Тамбов останется, а поезда уходят. И он, не обращая внимания на местные достопримечательности, прихватив на ходу у мороженщицы стаканчик пломбира, целенаправленно зашагал к вокзалу.

4

Но спешить ему сегодня было уже незачем.

Единственный поезд, проходивший через Воронеж-Тамбов-Новороссийск, час назад как благополучно отбыл от пропахшего мазутом и машинной гарью, истоптанного ногами, перрона.

Ушёл поезд – шпалы, шпалы…

Кирюше Назарову оглядеться бы вокруг себя, остановиться, и тогда у судьбы не было бы соблазна…

Когда Кирилл по дороге на вокзал торопливо покупал у лотка мороженое, за ним незаметно пристроился какой-то малый постарше него, если судить по очень уж уверенной поступи и зоркому глазу, который вряд ли пропустит «случайные черты».

Расплачиваясь с продавщицей, Кирилл вытащил из бокового кармана, пошитой матерью вельветовой курточки, деньги, рассчитанные на дальнюю дорогу, протянул одну бумажку продавщице, а остальные небрежно сунул снова в карман.

Приметливый да липкий глаз мог без труда определить, что деньги лежат не в самом подходящем месте до той поры, пока лежат.

Теперь, в широких дверях вокзала тот малый снова столкнулся с Кириллом. Что-то мыча, стал показывать исписанный газетный лист, тыча пальцем в строчки. Из того, что было написано на листе, Кирилл понял, что парень глухонемой и спрашивает, как доехать до областной больницы.

Малый хватал его за плечи, стараясь развернуть к улице, размахивал руками и вёл себя очень возбуждённо. Попридержав руки глухонемого, Кирилл стал объяснять ему, что сам не знает туда дороги. Жаль было парня.