Не взывай к справедливости Господа - [5]

Тот дружески потряс его за плечи, весело загыгыкал и сразу же скрылся в толпе толкущихся на перроне людей.

И вот, узнав по расписанию, что его поезд ушёл, Кирюша, особенно не расстраиваясь, подался искать кассу предварительной продажи билетов, чтобы заранее заручиться проездной бумагой на завтра. «Как-нибудь день перекантуюсь, ночь можно и на вокзале переспать, а утром как раз – и на поезд!» – бодро решил он, поворачивая по указателю к кассам.

Вдруг, возле пивного ларька он увидел того глухонемого, который теперь весело балагурил с продавщицей, не спеша, отхлёбывая из пенной кружки.

Рядом на шатком столике торчала во всей красе ещё не початая бутылка водки и промасленный свёрток с закуской.

Кирилл машинально схватился за карман, но денег там не обнаружил. Всё стало на свои места – вор ворует, а лох ушами хлопает…

От обиды потемнело в глазах:

– Ах ты, гад! – Кирилл крепким торчком в скулу, сбил обидчика с ног.

Тяжёлого стекла кружка, ударившись о бордюрный камень, разбилась, обдав, брызгами туфли проходившей женщины.

Та, от неожиданности шарахнувшись в сторону, свалила колченогий столик вместе с бутылкой и свёртком.

– Ах! – всплеснула руками и боязливо засеменила к дверям вокзала.

Бутылка, не разбившись, откатилась в сторону.

– Ты чё? Ты чё? – Поднялся с четверенек малый. – Я шутю! Вот твои башли! – Он достал из кармана горсть мятых денег и протянул Кириллу.

Судя по бумажкам, денег было немного поменьше, чем несколько минут назад у нашего путешественника.

На шум подошёл милиционер и схватил обоих за плечи:

– Ну, чего щенки не поделили?

Кирилл хотел было сказать стражу порядка, что вот, мол, задержал вора, но почему-то вместо этого виновато посмотрел на ловкача-карманника.

– Мы, эта… Играли. Друзья! А у столика ножка подвернулась!

– Ну-ну! – Милиционеру явно не хотелось здесь на жаре выявлять виновных, и он молча пошёл в прохладу вокзала доигрывать партию в домино.

Когда милиционер скрылся в дверях, ловкий карманник закрутился возле Кирилла:

– А ты ничего себе, мужик, ломом подпоясанный! Удар – что надо! Ты кто?

– Конь в пальто! – решил поддержать разговор на равных Кирюша. – А ты кто? Спёр деньги, а мне в институт поступать надо! В Воронеж ехать!

– Э, да ты оказывается ботаник! Не школа делает человека человеком, а тюрьма, как говорил великий педагог Макаренко! – Малый поднял руку, показывая, какой большой человек был тот Макаренко. – Давай лучше её, целёхонькую, – он покрутил, неизвестно когда очутившуюся у него в руках бутылку, – раздавим. Всё равно на Воронеж поезда не догонишь! Сам виноват, что мой фокус пропустил! Как тебя матуха звала?

– Какая матуха? Мать что ли? Кирилл я! А ты?

– А! – махнул рукой малый, – Я – Яблон! Так и зови. Кликуха у меня такая – погоняло, – если по понятиям! Парень протянул узкую, как пенал руку. – Держи мосол!

– Держу… – Кирилл неуверенно пожал протянутую худую ладонь.

Вот так и перевела судьба стрелки направляющих рельсов, посчитав, что прямой и накатанный путь – не самый правильный и удачный в жизни сельского парня Кирюши Назарова.

5

Когда Кирилл с карманником на привокзальной площади в лопухах повалили бутылку водки, им почему-то сразу же захотелось ещё, и Яблон повёл своего нового приятеля в городской сад, где у него были свои ребята с хорошей, как он выражался, копейкой, поэтому им можно сесть «на хвоста» и «поторчать» ещё.

Поторчать, так поторчать, и Кирилл двинулся за своим случайно приобретённым другом.

Город – это не деревня, а деревня – вовсе не столица! У Кирилла знакомых в Тамбове не было, да откуда они, эти знакомые у вчерашнего выпускника сельской школы?

Мозг семнадцатилетнего юнца больше похож на зелёный ещё грецкий орех, под скорлупой которого, пока только выбраживает ядрышко, и не окрепли извилины.

Не то чтобы Кириллу нравилась отвязная жизнь, – а интересно!

Проявление такой любознательности не поощряется законом, но мальчишечье чувство сопричастности с чем-то запретным щекотало нервы.

В те времена сборищем всяческой шпаны Тамбова была бильярдная комната в городском парке, или горсаде, как его тогда называли. Шары там катали вовсе не за интерес, а за деньги, не только юные борцы с законом, но и уважаемые, сделавшие не одну ходку за колючею проволоку, убеждённые экспроприаторы чужой собственности.

Конечно, воры в законе и другие авторитеты криминального мира имели на свой интерес места и поуютнее, а всяческой уголовщине здесь было вольготно. Своя милиция не отличалась любопытностью по обоюдной договорённости.

Ставки обычно соотносились со стоимостью водки, она здесь была обменной валютой.

За водкой услужливо бегала подрастающая смена из соседней школы.

Лагерная припевка: «А ты давай, давай, давай газеточки почитывай! А ты давай, давай, давай меня перевоспитывай!» – здесь была в большом ходу.

Мальчишки всеми порами впитывали дух лёгких денег, свободы и преемственности воровских законов.

Сходки редко обходились без мордобоя. До поножовщины в бильярдной, правда, не доходило – кто же здесь поднимет забрало? Иное дело исподтишка, да так, чтобы под ребро уколоть. Уколоть – и отбежать. Уколоть – и отбежать. Вроде вовсе не при чём. Такая вот метода.