Не встречайся с Розой Сантос - [77]

Хозяйка дома повернулась к нам и представилась Глорией. Она открыла перед нами дверь и пригласила войти.

Женщина, с которой мы приехали, сказала:

– Этой семье нужно то, что вы привезли. Крепкая обувь, зубные щетки, принадлежности для девочек.

Я устала, проголодалась, и мне хотелось расплакаться. Но еще сильнее мне хотелось верить.

– Как вас зовут?

– No importa[100]. Вопрос в том, поможете ли вы. – И она прошла мимо меня внутрь.

Я подняла глаза и посмотрела на свою мать. На ее лице выражались те же усталость и ошеломление.

– Я тоже не знаю, – ответила она на невысказанный вопрос. – Но Мими бы сделала то же самое.

Я подумала о ее загадочном шатре. Ее записных книжках с ответами, которые она всегда выдавала маленькими порциями. Настойках, которые делались месяцами, и свечах, которые она зажигала только тогда, когда луна была в правильной точке неба.

Мама вздохнула.

– Впервые в жизни мне хотелось, чтобы все было проще. – Она потащила чемодан в дом. – И она еще называла меня колдуньей!

Глория тоже принимала в своем доме туристов, но сейчас гостевые комнаты пустовали. Она показала нам дом, наполненный свежим воздухом. Окна были открыты, сквозь них в комнаты врывался прохладный ветер и открывался потрясающий вид на долину. Она показала нам небольшую спальню в задней части дома с отдельной маленькой ванной.

Все казалось совершенно нереальным, и, поскольку все равно было нечем заняться, я пошла в душ. Когда я вернулась, туда отправилась мама, а я села за маленький стол, чтобы записать в дневник события прошедшего дня. Я в Виньялесе. Вид был словно на картине, но это не компьютерный экран, а реальность. Я поставила урну на стол и открыла окно. Это то место, где Мими появилась на свет.

– Что думаешь? – поинтересовалась я. В ответ только тишина. Естественно, это ведь урна с прахом. Раньше я часто корила себя за то, что мне так легко расплакаться. Но теперь я узнала, что иногда плакать бывает очень приятно. Каждый раз потом я чувствовала себя немного сильнее и упорнее.

Мама вошла в комнату, вытирая волосы. Она остановилась возле меня, глядя в окно на зеленые холмы. Оранжевый цвет неба на закате превратился в ржавую патину.

– Интересно, каково это – быть дочерью фермеров? – спросила она.

Я представила себе, как моя мать девочкой несется по этой долине. Дикой, бурной и неукротимой.

Она наклонилась и поцеловала меня в лоб:

– Но тогда у меня не было бы тебя.

На следующее утро сосед Глории привел трех лошадей.

Я посмотрела на них, потом на нашу пожилую проводницу:

– Вы серьезно?

– Claro que sí[101].

Каким-то образом преодолев гравитацию, она легко вскочила на лошадь. Я удивленно посмотрела на мать, та пожала плечами:

– Guajiras[102].

Мы сели на своих лошадей и затрусили по грязной дороге вслед за ней.

– Перестань делать такое лицо, – сказала мама, трясясь рядом со мной. – Ты раньше уже ездила на лошади.

– Ничего подобного.

Я держалась за уздечку крепко, но, надеюсь, не с ужасом. Животные чувствуют страх. – Спокойно, – прошептала я, и лошадь тут же слегка дернула головой. Я подавила вопль. – Ну что я тебе говорю!

– Вообще-то да, – спокойно сказала мама. – По-моему, это было в Колорадо. Ты ездила на пони. Мы целую неделю провели на том ранчо.

Кажется, я припоминала фиолетовые ковбойские сапоги, маленький домик и толстое синее стеганое одеяло, мы заворачивались в него у костра, и она болтала с ковбоем.

– Подожди, ты что, с ним встречалась?

– Ну, не по-настоящему.

– А он знал, что… нет, лучше не отвечай.

– Ну извини, я не относилась всерьез ко всякому подлецу, который попадался мне на пути.

– Пожалуйста, не говори это слово, – взмолилась я.

Долина вокруг нас была словно из другого мира. Домики с пальмовыми листьями со всех сторон окружали покрытые зеленью холмы, постепенно переходившие в горы. Поля были устланы бесконечными грядками табака. Ослики везли сельскохозяйственные принадлежности, а рядом налегке вышагивали фермеры. Виднелись дети, которые либо играли, либо работали в поле. Среди них когда-то была и моя abuela.

По пути попадались и туристы. На самом деле, довольно много. Они, тоже на лошадях, ехали группами, делая остановки, чтобы осмотреть табачные плантации. Мы, войдя в размеренный ритм, наблюдали за тем, как они пересекают страну.

– Много лет назад я продала одну картину женщине, которая знала, что я родом с Кубы. Она сказала, что хочет сюда поехать.

– Дай угадаю: «пока все не изменилось»? – Я всякий раз скрипела зубами, когда слышала эту фразу. – Ну конечно, никто не хочет, чтобы разрушенная экономика восстановилась, цензуру отменили и дефицит продуктов закончился. А свободная пресса убивает всю атмосферу.

– Осторожнее, – сказала пожилая женщина. – Кубинцам не разрешается говорить такие вещи.

Чувство вины вонзило свои острые когти в мою грудь. Я желала людям этого острова мира и свободы. Чтобы голоса их, даже тихие, были наконец услышаны. Чтобы они ели досыта.

«Pal’ante», – сказала тогда Мими.

Спустя два часа я осознала, что совершенно бесполезно спрашивать нашу безымянную проводницу, куда мы направляемся. Я задала ей вопрос об этом, когда мы остановились напоить лошадей. И у ларька, где продавали сок из сахарного тростника. У реки, где она остановилась, чтобы набрать камней. И в поле, где она собирала цветы. Время заканчивалось, самолет домой отправлялся завтра вечером. И тем не менее эта невозможная женщина лишь показывала вперед и говорила: «Туда».