Не верь, не бойся, не проси, или «Машина смерти» - [32]

К дому я подъехал, когда уже стемнело. Наш военно-полевой двор вдруг представился мне под новым углом зрения. Тут если захотят кого убить, то можно сразу и закопать — никто даже не заметит. Очень сильно пересеченная местность. А сколько великолепных снайперских точек! Да, в сущности, случись нужда, тут не то что снайперскую точку — бетонный дот можно из подручных средств соорудить.

Лампочка над подъездом не горела. Но в отсвете фар мне почудились очертания двух человек у самой стенки в тени черемухового дерева. Страх заячьей лапкой легко пробежался между лопатками, после чего поплыл теплым комком от желудка к горлу. Очень медленно, безуспешно пытаясь разглядеть что-нибудь в темноте, я проехал мимо своего дома и завернул в соседний двор, остановившись метров через сто.

Может, показалось. А может, нет. В конце концов, нет ничего плохого в вечернем моционе на свежем воздухе — так я оправдал для себя свою внезапно возникшую фобию. Тихонечко-тихонечко, по газонам вдоль стен домов, прячась за деревьями, я подобрался поближе к подъезду и с легким нервным смешком разглядел наконец то, что меня так напугало. Открытый мусорный бак, доверху набитый всяким хламом.

Все еще слегка трепеща, я вошел в подъезд, поднялся на свой этаж и, как ни странно, остался жив. Тем не менее зачем-то зажег свет по всей квартире, заглянул в ванную, в стенной шкаф и даже под диван. Нервы, нервы, нервы-стервы... Успокоившись, я прошел на кухню, зажег газ, поставил чайник, разбил над сковородкой пару яиц, и в этот момент грянул звонок в дверь. Дальше помню плохо. Кажется, я чуть не опрокинул на себя сковородку с яичницей. Заметался судорожно по кухне, хватаясь то за деревянный ухват со стальным крючком, то за алюминиевый молоток для отбивания мяса. Один за другим выворотил ящики кухонного стола, пока не вооружился огромным ножом-секачом. Позвонили еще раз, настойчивей, я собрал в кулак все мужество и вышел в прихожую. Тут только до меня доехало, что если это те, то им ничего не стоит вышибить мою хлипенькую дверь одним ударом. От этого откровения я впал в другую крайность и, даже не поинтересовавшись, кто там, просто отпер замок. За дверью, глядя на меня с большим изумлением, стояла вчерашняя стриженая девица. Похоже, видок с этим секачом был у меня действительно не совсем нормальный.

— Капусту шинкуете? — поинтересовалась она.

Под мышкой у нее была моя куртка. Я довольно неуклюже попытался спрятать секач за спину.

— Вы вот тут забыли вчера. Так я принесла. У нас и квартиры номерами почти не отличаются: у меня сорок шесть, у вас шестьдесят четыре.

Последнее она произнесла, так широко раскрыв от удивления глаза, словно у нас совпали не цифры в номерах квартир, а все сочетания планет в гороскопе.

В комнате я наконец-то смог разглядеть ее. Во-первых, она была рыжая. Во-вторых, с длинным смешным носом, который, впрочем, не слишком ее портил. В-третьих, у нее были большой рот и маленький подбородок, что лично для меня окончательно делало ее похожей на Буратино. В-четвертых, она вся-вся была в веснушках, словно кто-то в шутку обрызгал ее оранжевой краской. Сегодня на ней было нечто вроде легкого хлопчатобумажного хитончика, державшегося на двух тонюсеньких бретельках. Открытая шея и худенькие плечи тоже были рыжими. Она повернулась к свету, и я увидел ее глаза. Строгий эксперт, вероятно, отнес бы их к разряду карих. Но я не раздумывая и их признал рыжими.

— Вы пригласите девушку сесть, или так и будем торчать посреди комнаты?

Я отметил про себя, что раскованности ей не занимать, и указал на кресло возле журнального столика. Впрочем, тут же подумалось, что для поездки глубокой ночью через весь город неизвестно куда, неизвестно за кем, неизвестно на чем раскованность является определяющим качеством.

Попутно скинув легкие сандалии, она плюхнулась в кресло и закинула ногу на ногу. Ноги были длинные, молочно-белые, с хищными, окрашенными в клюквенный цвет коготками. Одна бретелька съехала с плеча, хитончик плотно обтянул ее фигуру, и стало ясно, что больше под ним ничего нет.

— Меня, для сведения, зовут Тина, — сообщила она и уточнила: — А вы, выходит, Игорь Максимов.

Я кивнул и услышал следующее признание:

— Жутко фанатею от вашей газеты. А статьи ваши а-а-ба-жаю.

Я испугался. Мне хорошо знакома эта порода девиц. На ежегодных праздниках во Дворце молодежи, которые устраивает наша газета, они буквально лезут на любую знаменитость — от рок-певцов до журналистов с известными фамилиями. К счастью, первых предпочитают больше. В массе, да еще в общественном месте они не слишком опасны: в крайнем случае могут попытаться оторвать кусочек от твоей одежды. Но вот так, один на один, мне еще не приходилось...

Тут я вовремя вспомнил, что она все-таки моя спасительница, взял себя в руки и, как мог любезно, осведомился:

— Хотите чаю или, может быть, кофе?

Проигнорировав мой вопрос, Тина медленно обвела взглядом комнату и остановила его на диване.

— Значит, вот на этом вы и спите? На вид жестковат, — произнесла она с иронической усмешкой.

Это был настолько прямой намек, что я, ей-богу, растерялся. Но больше всего меня почему-то покоробило пренебрежительное отношение к моему любимому дивану.