Не упыри - [61]

– А вы разве сами не видели! – отвечаю и продолжаю махать метлой.

– Сплетничают, что это внебрачная дочь Романа.

– Если Романова, значит, и моя, – отвечаю.

– Как это? Ваша общая дочка?

– Да, наша, – говорю с невозмутимым видом. – А вот если вы не перестанете здесь плевать шелухой, я тут буду мести до позднего вечера, и дети останутся без ужина.

– А на самом деле, чья это девочка? – спрашивает, а у самой от любопытства прямо зубы сводит.

– Все дети, что живут в этой хате, наши, – говорю с нажимом на слове «наши», но старая сплетница не отстает.

Тогда я прихватываю метлой коровью лепешку, делаю резкое движение, и та шлепается прямо на ногу старой сплетницы. Баба Варвара ойкает, укоризненно бросает: «А еще учительница называется!» и моментально исчезает.

– А ты у меня боец! – смеется Роман, выходя со двора.

– А также дворник, повар и воспитатель своих и чужих детей. И вообще – я устала.

– Иди отдохни, – говорит Роман, отнимая у меня метлу. – Ужин я приготовлю сам вместе с детьми.

– Вот и хорошо, – говорю я и направляюсь в хату. Я и в самом деле чувствую себя уставшей до предела.

… июня 1974 г

– Скажи, что ты меня простила! – уже в который раз просит Роман.

– Бог тебе судья, – говорю я, стараясь не смотреть ему в глаза.

– В молодости все мы совершаем ошибки.

– Это не оправдание. Речь ведь не о какой-то вещи, а о человеческой судьбе, судьбе ребенка. Девочка, кстати, норовистая и неуправляемая, как горная речка.

– Разве это ее вина? Ребенок рос, как трава в поле. Время она проводила, как хотела, никто за ней не присматривал.

– Это заметно. Недавно она курила за хатой – демонстрировала мальчикам свои навыки.

– Где она взяла сигареты?

– Наверно, у тебя. Пересчитай свои пачки. Не удивлюсь, если начнут пропадать и деньги. Так что следи внимательнее за своим ребенком.

– У меня ничего не получится без твоей помощи. Ты для детей – больший авторитет, чем я.

– Я же говорю, что твоя дочь невоспитанная и неуправляемая…

Роман обнимает меня, заглядывает в мои глаза, и я чувствую, что, несмотря ни на что, снова оказываюсь во власти его чистого взгляда и ласковых рук.

– Марийка, дорогая моя Марийка! Ты – святая женщина. Тебе цены нет. На свете нет другой такой хорошей и доброй. Пойми: я виноват перед тобой, но это не значит, что отныне мне нет прощения. Я готов хоть с утра до вечера целовать твои руки, лишь бы ты меня простила…

– Разве можно вычеркнуть из памяти предательство?

– Наверно, нет. Но сейчас рядом с нами ребенок, у которого нет никого, кроме нас с тобой. Да, в ее воспитании огромные пробелы, но мы же не можем закрыть на это глаза и отгородиться стеной от ее проблем. Какой она выйдет в мир? Не станет ли такой же, какой была ее мать?

– Почему ты все время говоришь «мы», а не «я»?

– Потому что мы с тобой созданы друг для друга. Понимаешь? Мы – одно целое. До сих пор мы жили душа в душу. Неужели эта девочка разрушит наше семейное счастье?

Роман целует меня в шею, и я чувствую, что начинаю таять от этого жаркого прикосновения, словно воск.

– Нельзя допустить, чтобы прошлое разрушило наш союз. Что сделано, то сделано. Никогда не надо возвращаться к прошлому, потому что оно может нас отравить, – горячо шепчет он. – Ты помнишь, как рассказывала мне про Петра и Февронию? Мы должны прожить свою жизнь так, как они.

– Жить и умереть в один день и час? Обещаешь мне?

– Да, – шепчет он. – Да, любовь всей моей жизни…

Во власти его рук я чувствую себя совершенно незащищенной и по-детски слабой.

– Обещай, что не бросишь на произвол судьбы эту девочку, – просит он, покрывая мое тело поцелуями.

– Да, – не выдержав искушения, шепчу я.

Роман поднимает на меня благодарный взгляд. В прозрачной голубизне его глаз растворяется наше прошлое и настоящее – с примесью будущего.

… июня 1974 г

Я постепенно привыкаю к Иринке. Я должна относиться к ней как к дочери Романа и сироте, а не как к напоминанию о его измене. Это трудно, потому что в каждой черточке этого ребенка для меня проступают черты той, другой женщины. Уговариваю себя видеть в ней только то, что досталось ей от Романа, и не зацикливаться на другом. Я знаю, что я сильная: ведь смогла же я полюбить чужого мальчика как свое дитя. Нельзя, чтобы моя ревность наложила клеймо на ни в чем не повинного ребенка. Я должна полюбить ее как ребенка человека, которого я люблю.

Несколько дней подряд пытаюсь уговорить Иринку смыть попугайскую краску с волос, но безуспешно. Она и в самом деле похожа на сердитого ежика. Дети продолжают звать ее Ежиком, и, похоже, это Иринке действительно нравится.

Сейчас Даринка и Иринка находятся в лагере труда и отдыха при школе. Чтобы не было скучно, я предложила детям подготовить какой-нибудь спектакль. На собрании было решено разучить «Снежную королеву». И тут меня осенило: роль Снежной королевы надо отдать Иринке. Конечно, перед этим придется поговорить с Даринкой, потому что при ее явных актерских способностях главные роли чаще всего доставались ей.

– Дариночка, дорогая, – сказала я, – это единственный способ заставить Иринку смыть с волос эту ужасную краску.

– А другого способа нет? – спросила Даринка с нескрываемым огорчением.