Не ум.ru - [98]

Шрифт
Интервал

летово», потому что уверена, что слово родилось от фиалки. Спорить с ней на этот счет совершенно бессмысленно. Она коренная москвичка, с молоком матери всосала протяжное «аканье», да и в принципе не желает принимать очевидное. Таковы они, коренные…

С того дня как я шумно, с гомоном и битьём заговорённой посуды «профестивалю», поминая старину Кимыча, «Трамвайная остановка» начнёт медленно и неуклонно хиреть. Посетителям станут предлагать трескуче-хрупкие пластиковые стаканы, но на меня никто из своих не обидится. Какого хрена было баловать людей хрупким баловством, не имея при этом запаса? Уместный вопрос. Еще как уместный. И задан будет не мной, а в мою защиту. Похоже, что долгие годы я был к людям несправедлив. Недооценивал, выпивая с ними, присущий им трезвый взгляд на жизнь.

Стопки избегут расправы, но вслед за графинчиками они бесследно исчезнут из нашей жизни. По крайней мере в этой утрате я буду неповинен. Допускаю, что кто-то другой, не менее удалой подсуетится. Подсмотрел мой аттракцион и подумал: «А чем я хуже?» Погром, даже такой шутейный, – неубиваемый вирус. И правильно. Алюминиевые вилки к бумажным тарелкам, гранёные стопки к пластиковым бутылочкам из-под сладкой газировки – что за дерьмовое время мы проживаем? Переливать в пластик только что выгнанное… Я сейчас просто повешусь. Совершенно невыносимая эклектика.

Завсегдатаи еще какое-то время по инерции будут заглядывать в «Трамвайную остановку», «на огонёк». Правда, немалая их часть предпочтёт буквально со дня открытия возникшую ниоткуда конкурентную точку в двух кварталах от привычного места. У настоящей, регулярной, если так понятнее, трамвайной остановки. В дань традиции, хотя какая, к черту, традиция, если все вокруг меняется, – они поименуют ее промеж собой «Остановкой по требованию». Потом неожиданно выяснится, что у хозяина «Трамвайной остановки» нет лицензии, регистрации, а в заведении плохая проводка, отсутствуют средства пожаротушения и вопиющая антисанитария. Кроме того, Резо его имя… Имя важно.

Примерно через неделю после скандального сноса «Трамвайной остановки» ночью волшебным грибом на ее месте вырастет новая забегаловка. Такая же, как и предшественница. Маленькая, низенькая, неказистая, придавленная пошлой розовой вывеской «Приют». Насквозь временная. Спугнуть – только дунуть, тут же сложится в кузов «Газели» и укатит на неосвоенные места. Я думаю о ней как о целиннице и грущу о бабуле.

Вход в «Приют», как и уличные столики, по странной прихоти Зураба, хозяина, будет развернут в противоположную от трамвайных путей сторону – на жилой массив. Я буду скучать по вагоновожатому. Вот уж никогда бы не подумал. И начну заглядывать на задворки «Приюта», чтобы видеть, как тот, глядя прямо перед собой, словно загипсованный, ведёт свой реликтовый экипаж. У него в списке потерь тоже новая строчка.

С тыльной стороны «Приюта» все вскорости будет по щиколотку зассано, так как в меню воцарится пиво. Пластмассовую кабинку мобильного нужника откроют лишь раз, при приёмке объекта. Да и нет в нашем районе служб вывозить чужое говно, со своим бы справиться. По этой прозаической причине мои вылазки, дабы полюбопытствовать, жив ли курилка вагоновожатый, не продлятся долго. Первые две недели, не дольше. Потом, как и все, я стану посещать тылы исключительно по нужде. Мы все легко обучаемы.

Кто-то распустит слух, что хозяин «Приюта» всё тот же Резо, что владел «Трамвайной остановкой», только в «Приюте» он, по условиям конспирации, «не отсвечивает». А Зураб – его родственник. Не знаю, так ли это. Мне не климатит разбираться, действительно ли Резо «залег под паркет» и затеял старо-новый бизнес. Только ни его самого, ни своего пальто я больше в нашем районе не увижу. Но все будет не окончательно плохо, на мой сухарь тоже капнет фарт. Хозяин химчистки расщедрится и предложит мне выбрать куртку из невостребованного добра. По правде сказать, я и не знал, что такое в химчистках водится. Что чужое порой пропадает – на себе испытал, но чтобы свое люди не забирали?!

Выберу я нескромно и во всех отношениях очень удачно: зимнюю, стёганую, три четверти… Мечта скромника. К тому времени, кстати, уже распогодится, и я перестану в плаще и шарфе выглядеть наполеоновским мародёром на смоленской дороге, а значит, смогу чаще бывать у сестры и, как следствие, немного прибавлю в весе. Мне это пойдёт на пользу. Придут холода, и я опять вынужденно похудею, но отправная точка все же будет весомее нынешней. В плане запасливости я стану гораздо лучше понимать своего хомяка, ему, однако, это особой пользы не принесёт.

Ремонт в подъезде снова отложат на неопределённый срок, но я рисковать не стану, улучу момент, когда подоконник будет пуст, и сфотографирую камерой в телефоне интересующий меня фрагмент. Телефон заряжу, как раньше он никогда не был заряжен. Удивлюсь, что он не сошёл с ума от такого количества энергии в мини-мышцах. Потом стамеской я соскоблю надпись. Все краски. До самого дерева соскоблю. Есть вещи, которые настоящий мужчина должен делать сам и делать их обстоятельно. Увы, получится форменное уродство: в образовавшуюся лунку мужики из семей, ратующих за здоровый образ жизни, отправленные дымить на лестничную площадку, станут гасить бычки. Совсем, надо признать, не больно прижигая мою остывшую память.


Рекомендуем почитать
Боги и лишние. неГероический эпос

Можно ли стать богом? Алан – успешный сценарист популярных реалити-шоу. С просьбой написать шоу с их участием к нему обращаются неожиданные заказчики – российские олигархи. Зачем им это? И что за таинственный, волшебный город, известный только спецслужбам, ищут в Поволжье войска Новороссии, объявившей войну России? Действительно ли в этом месте уже много десятилетий ведутся секретные эксперименты, обещающие бессмертие? И почему все, что пишет Алан, сбывается? Пласты масштабной картины недалекого будущего связывает судьба одной женщины, решившей, что у нее нет судьбы и что она – хозяйка своего мира.


Княгиня Гришка. Особенности национального застолья

Автобиографическую эпопею мастера нон-фикшн Александра Гениса (“Обратный адрес”, “Камасутра книжника”, “Картинки с выставки”, “Гость”) продолжает том кулинарной прозы. Один из основателей этого жанра пишет о еде с той же страстью, юмором и любовью, что о странах, книгах и людях. “Конечно, русское застолье предпочитает то, что льется, но не ограничивается им. Невиданный репертуар закусок и неслыханный запас супов делает кухню России не беднее ее словесности. Беда в том, что обе плохо переводятся. Чаще всего у иностранцев получается «Княгиня Гришка» – так Ильф и Петров прозвали голливудские фильмы из русской истории” (Александр Генис).


Кишот

Сэм Дюшан, сочинитель шпионских романов, вдохновленный бессмертным шедевром Сервантеса, придумывает своего Дон Кихота – пожилого торговца Кишота, настоящего фаната телевидения, влюбленного в телезвезду. Вместе со своим (воображаемым) сыном Санчо Кишот пускается в полное авантюр странствие по Америке, чтобы доказать, что он достоин благосклонности своей возлюбленной. А его создатель, переживающий экзистенциальный кризис среднего возраста, проходит собственные испытания.


Блаженны нищие духом

Судьба иногда готовит человеку странные испытания: ребенок, чей отец отбывает срок на зоне, носит фамилию Блаженный. 1986 год — после Средней Азии его отправляют в Афганистан. И судьба святого приобретает новые прочтения в жизни обыкновенного русского паренька. Дар прозрения дается только взамен грядущих больших потерь. Угадаешь ли ты в сослуживце заклятого врага, пока вы оба боретесь за жизнь и стоите по одну сторону фронта? Способна ли любовь женщины вылечить раны, нанесенные войной? Счастливые финалы возможны и в наше время. Такой пронзительной истории о любви и смерти еще не знала русская проза!


Крепость

В романе «Крепость» известного отечественного писателя и философа, Владимира Кантора жизнь изображается в ее трагедийной реальности. Поэтому любой поступок человека здесь поверяется высшей ответственностью — ответственностью судьбы. «Коротенький обрывок рода - два-три звена», как писал Блок, позволяет понять движение времени. «Если бы в нашей стране существовала живая литературная критика и естественно и свободно выражалось общественное мнение, этот роман вызвал бы бурю: и хулы, и хвалы. ... С жестокой беспощадностью, позволительной только искусству, автор романа всматривается в человека - в его интимных, низменных и высоких поступках и переживаниях.


Я детству сказал до свиданья

Повесть известной писательницы Нины Платоновой «Я детству сказал до свиданья» рассказывает о Саше Булатове — трудном подростке из неблагополучной семьи, волею обстоятельств оказавшемся в исправительно-трудовой колонии. Написанная в несколько необычной манере, она привлекает внимание своей исповедальной формой, пронизана верой в человека — творца своей судьбы. Книга адресуется юношеству.