Не ум.ru - [100]
Мне, если по-честному, в принципе нельзя без будильника засыпать. Как есть просплю. И не какие-нибудь там жалкие десять минут. Но это пораженческое настроение, а понедельник можно пережить только бойцом, поэтому никакой сдачи в плен. Я беру в руки будильник и аккуратно проверяю завод. Отлично помню, как собирался вчера его завести, а вот довёл ли мысль до действия… Вращаю крылышки за спиной ископаемого, они неожиданно легко поддаются – неужели все так просто? – и выставляю время. На сон осталось шестьдесят пять минут. Прислушиваюсь в привычному тиканью: идёт!
«Вот дерьмо!» – восторгаюсь обоими: будильником и собой. Собой – за неравнодушие к дурным предчувствиям, породившим пытливость ума. Водружаю будильник на привычное место. Место видно, промахнуться мимо него невозможно, не запылившийся пятачок. И тут же – «Бум!». Еще руку не успеваю убрать, как внутри старого монстра хлопает пружина…
Не думал, что из-за пустячной, давно-давно пережившей свой век вещицы сердце может наполнить такая горечь. Даже в слюну ее пробивает… Что же теперь будет убедительно отмерять мою неубедительную? Вдвойне неприятно, что сам же вчера вечером, перед сном, выдумал будильнику такую судьбу. Или это уже был сон? А что еще мне приснилось? Не помню… Нет, помню! Очень необычный сон. Что-то удивительно оптимистичное, совсем не похожее на мои привычные сны. Про звезды. Я что-то у них просил, а они обещали все сделать и падали, падали… Господи… Неужели…
Неужели случится чудо и я в самом деле когда-нибудь нырну в Жёлтое море? Если так, то место выберу специально подальше от устья реки Хуанхэ, чтобы в воде все было видно. Мало ли, вдруг какая купальщица случайно рядом окажется. Ну совершенно случайно. И еще важно, чтобы попасть туда не весной, потому что весной в тех краях над волнами пролетают настоящие песчаные бури и даже самые отчаянные мариманы остаются в портах попивать барбадосский ром. Другие сорта бывалым шкиперам не очень по вкусу. Новички, приглядываясь, подстраиваются и отдают предпочтение тому же пойлу, что и ветераны, хотя многие вообще-то не просто не ценители рома, а не переносят его сладко-ванильный вкус.
Новичков портовые бармены видят насквозь и после второй порции принимаются лить в стаканы что ни попадя. Их очень легко надуть, они новички и не замечают подмены. Не готов «обуть» новичка? Не ходи в портовые бармены. Я бы так написал над дверью в барменский призывной пункт.
Словом, даже если меня весной занесёт в Жёлтое море, я найду чем заместить купание. И уж меня с ромом не проведёшь, не на того напали. Ветеран движения.
А Жёлтое море… Черт с ним, пусть оно будет таким же, как Чёрное или Красное – совершенно другого цвета.
Спать мне уже совершенно не хочется. Как и принуждать себя погрузиться в сон, пересчитывая с закрытыми глазами баранов на фоне прибоя. Два разных мира в одном – бараны и море, – воображаемом, беспомощном изъять меня из реальности. Настроение какое-то, необычно для недосыпа, похмелья и понедельника, бодрое. И день, вдруг чувствую… день будет очень далёк от моих недавних предвидений. Не чёрно-чёрной, не чёрно-серой и даже не серо-серой раскраски. Нормальным будет день. Может, даже удачным. Хоть и понедельник.
«Ненавижу».
«Кто бы сомневался».
При таком оптимизме сознания по дороге с работы сам бог велел в химчистку заглянуть. Насчёт возмещения. Выбрать себе теплый куртец, три четверти, почти не надёванный. И зачем только новую вещь в чистку сдавали? Даже цвет наперёд знаю. Темно-синий…
Что-то тут не так. Может, прав Кимыч насчёт «Трамвайной остановки»? Чего они там, отравители, в выпивку подмешивают? Похоже на галлюциноген. Но, по уму, такого не может быть – слишком дёшево берут. Фу ты! Нервно облизываю губы и, кажется, чувствую вкус маминого борща. Я вчера был у мамы, потом, вечером, в «Трамвайной остановке», надо же было как-то скруглить неплохой выходной. Мама точно ничего лишнего в борщ не добавит. У нее все всегда строго по рецептам. И сама ела. В кастрюле только на меня оставалось…
«Может жар? Вирус?»
«Конечно, это они – вирус и жар. Вчера на улице подобрал. Они всегда об руку, гады».
Я подношу ко лбу руку, потерявшую твёрдость от одной мысли о немочи, и чувствую, как в центре лба ощутимо пульсирует. Но совсем не больно. Ну, может быть, самую малость. Самую малую малось. Такую, что только сейчас и ощутил. Под пальцем необычно тепло и слегка покалывает. Я закрываю глаза, что-то подсказывает мне поступить именно так, и перед мысленным взором предстаёт странный узор, напоминающий лабиринт с озерцом в форме Байкала. Озерцо справа. Бог ты мой, да это же рисунок моего пальца! Озерцо – это я неудачно пиво открыл, краем пробки поранился.
«Пошевели».
«Сейчас пошевелю».
«Вот это да…»
Будто под увеличительным стеклом палец перед глазами держу. Перед глазами? Неужели… Третий… Не может быть. Я уже и думать забыл, не то что надеяться. Жил с уверенностью, что такой шанс только раз даётся. Убираю ото лба палец, озираюсь, будто первый раз попал в собственное жилище. Да нет, вроде бы все на месте. И тут как снег на голову – а я в Гидрометцентре тружусь, в Москве, и за окном не март, а декабрь, – первая нормальная мысль: надо бы вывезти куда-нибудь Кимыча на День космонавтики. Чем черт не шутит, а в моей стране бог подолгу спит… Прости, если не прав, но ведь прав же! Однако впереди еще есть время, придумаю что-нибудь.
Можно ли стать богом? Алан – успешный сценарист популярных реалити-шоу. С просьбой написать шоу с их участием к нему обращаются неожиданные заказчики – российские олигархи. Зачем им это? И что за таинственный, волшебный город, известный только спецслужбам, ищут в Поволжье войска Новороссии, объявившей войну России? Действительно ли в этом месте уже много десятилетий ведутся секретные эксперименты, обещающие бессмертие? И почему все, что пишет Алан, сбывается? Пласты масштабной картины недалекого будущего связывает судьба одной женщины, решившей, что у нее нет судьбы и что она – хозяйка своего мира.
Автобиографическую эпопею мастера нон-фикшн Александра Гениса (“Обратный адрес”, “Камасутра книжника”, “Картинки с выставки”, “Гость”) продолжает том кулинарной прозы. Один из основателей этого жанра пишет о еде с той же страстью, юмором и любовью, что о странах, книгах и людях. “Конечно, русское застолье предпочитает то, что льется, но не ограничивается им. Невиданный репертуар закусок и неслыханный запас супов делает кухню России не беднее ее словесности. Беда в том, что обе плохо переводятся. Чаще всего у иностранцев получается «Княгиня Гришка» – так Ильф и Петров прозвали голливудские фильмы из русской истории” (Александр Генис).
Сэм Дюшан, сочинитель шпионских романов, вдохновленный бессмертным шедевром Сервантеса, придумывает своего Дон Кихота – пожилого торговца Кишота, настоящего фаната телевидения, влюбленного в телезвезду. Вместе со своим (воображаемым) сыном Санчо Кишот пускается в полное авантюр странствие по Америке, чтобы доказать, что он достоин благосклонности своей возлюбленной. А его создатель, переживающий экзистенциальный кризис среднего возраста, проходит собственные испытания.
Судьба иногда готовит человеку странные испытания: ребенок, чей отец отбывает срок на зоне, носит фамилию Блаженный. 1986 год — после Средней Азии его отправляют в Афганистан. И судьба святого приобретает новые прочтения в жизни обыкновенного русского паренька. Дар прозрения дается только взамен грядущих больших потерь. Угадаешь ли ты в сослуживце заклятого врага, пока вы оба боретесь за жизнь и стоите по одну сторону фронта? Способна ли любовь женщины вылечить раны, нанесенные войной? Счастливые финалы возможны и в наше время. Такой пронзительной истории о любви и смерти еще не знала русская проза!
В романе «Крепость» известного отечественного писателя и философа, Владимира Кантора жизнь изображается в ее трагедийной реальности. Поэтому любой поступок человека здесь поверяется высшей ответственностью — ответственностью судьбы. «Коротенький обрывок рода - два-три звена», как писал Блок, позволяет понять движение времени. «Если бы в нашей стране существовала живая литературная критика и естественно и свободно выражалось общественное мнение, этот роман вызвал бы бурю: и хулы, и хвалы. ... С жестокой беспощадностью, позволительной только искусству, автор романа всматривается в человека - в его интимных, низменных и высоких поступках и переживаниях.
Повесть известной писательницы Нины Платоновой «Я детству сказал до свиданья» рассказывает о Саше Булатове — трудном подростке из неблагополучной семьи, волею обстоятельств оказавшемся в исправительно-трудовой колонии. Написанная в несколько необычной манере, она привлекает внимание своей исповедальной формой, пронизана верой в человека — творца своей судьбы. Книга адресуется юношеству.