Не ум.ru - [66]

Шрифт
Интервал

«Да, Ирма».

«У нее не было кошек».

«Да, она время от времени поедала “Вискас”. Исключительно на свежем бородинском. Но то лучше, чем кокаиновая зависимость».

«Кто бы спорил, если не целоваться».

«Фу. Возвращайся лучше к трамваю».

75

Ходил бы трамвай в нужную мне сторону, добирался бы я в пустом или полупустом вагончике до работы – значительно лучше бы относился к людям. Они, полагаю, ко мне тоже. По крайней мере терпимее. Однако мы с трамваем оба подержанные, неприкаянные и обречены двигаться по разным маршрутам. Там, куда он ходит, по-моему, уже ни работы, ни жизни нет. Пути тоже разобраны. Но он железный упрямец. Может статься, что у самого трамвая вообще нет никакого депо и давно уже он сам по себе одиноко, неприкаянно ночует на остановке. Я не удивлюсь. Остановка та, что ближе всего к дому, в котором живёт его странноватый водитель. Вообще-то он не водитель, а вагоновожатый. Какое удивительное, ответственное слово из прошлого, а я о нем так безответственно, походя, «вообще-то»…

И не странноватый вагоновожатый, а еще какой странный. В жизни не встречал человека, способного крутить головой без малого на две сотни градусов. Он охотно, с повторами, демонстрирует этот дар, проводя трамвай мимо павильона-закусочной. Мимо «Трамвайной остановки». А мы чинно выпиваем снаружи, на улице. Мы чинно выпиваем, а ему дальше ехать. Трамвай здесь не останавливается, нет тут никакой остановки и на моем веку не было. Только название забегаловки; кто-то выпендрился удачно или первое пришедшее в голову на вывеску забабахал. Рельсы, трамвай…

Если в утренние часы, когда павильон закрыт, кто-нибудь топчется возле него, с надеждой поглядывая в обе стороны рельсового полотна, то это не местный. Но может им стать. Не по прописке – по жизни. Нужно только дождаться открытия. Ну и… быть человеком.


Иногда мне кажется, что вагоновожатый разворачивает свой трамвай прямо за ближайшим углом, чтобы побыстрее вернуться и еще раз нам позавидовать. Потом – за другим углом, в другой стороне. И опять полным ходом назад. Бальзам для моей очерствевшей души: хоть кто-то завидует.


Если бы не рельсы, сдерживающие душевный порыв дурного железа и неизвестного по части ума человека, трамвай с закодированным номером точно въехал бы однажды во что-нибудь незначительное, но исключительно дорогое хозяевам, как память. С единственной целью привлечь к себе чуточку внимания. Вдоль нашей улицы только такое и припарковано: незначительное, малоценное, не рассчитывающее ни при каких обстоятельствах на пристальный интерес, только на чуточку внимания. Остальное – автомобильная аристократия, правда, не крупного пошиба, – «быкует» на платных стоянках и в гаражах. Так что выбор среди ископаемых за трамваем, и он столь же прост, как выбор закусок в турклассе «Аэрофлота»:

– Мясная закуска или рыбная?

– Но закуска подразумевает…

– Слово. Только слово. Не более того.

Впрочем, я не так много летал.


Поистине странный трамвай. И человек его водит странный. Только Астроном, пожалуй, мог бы с ним по части странностей конкурировать. Но вагоновожатый почти что свой, мы его каждый день видим. Хоть и не целиком. Только плечи, голову, шапку. А Астроном – личность совершенно случайная. Лишь однажды объявился. Зато рухнул на нас, как метеорит. В смысле – надолго запомнился.

76

Никто не заметил, откуда, с какой стороны пришёл Астроном. Впоследствии никто не смог показать рукой, потому как в таком месте говорить о сторонах света неуместно, а с некоторыми людьми неловко. Тут свет один. Со всех сторон. Либо он есть и обозначает день, либо его нет и все, что тебе не видно, находится за пределами света. Его хватает только на столик и лица, если они не удалены от столика. Свет на лицах важен, это замысел, недоброе затаить мешает, а лишние трудности никому не нужны. Особенно если правда, что «Трамвайную остановку» воздвигли по-чёрному.

Лампочку над столом, кстати, лучше не подправлять, током шибанёт. Было уже такое, и не раз.

Никому в голову не пришло задаться вопросом, почему из трех столиков под открытым небом Астроном выбрал именно наш? Видно же было, что полный комплект за столом: по числу участников, на столешнице ничего лишнего. Словом, рассчитано только на своих, а свои все в сборе. Ну да, небольшой запасец на три-четыре коротких тоста, ОДПЗ, «Очень Даже Прикосновенный Запас», потому что на улице холодно, а внутри павильона воняет какой-то тухлятиной, лишний раз заходить неохота. С опытом люди. Проще говоря, у таких, то есть у нас, всегда отыщется среди гранено-стеклянной и бумажно-алюминиевой утвари непочатый или тронутый лишь для проверки качества графинчик. «Притоптанный» на случай резкого падения обоих градусов: в атмосфере и в теле. Но ведь это никакой не повод набиваться в компанию!

Нам так и не удалось восстановить в памяти момент появления Астронома. О присутствии своем он объявил вопросом, обнаружив себя уже в полуметре от стола, сбоку от меня:

– Что мужики, гуляем? – Спросил очевидное. – А кто из вас видел, как звезда падает? Чтобы до самой земли? Чтобы в грязь?

Не дожидаясь ответа, разжал кулак, а в нем такая узнаваемая, с детства запечатлённая в памяти… Звезда. Я бегло подумал, что не с той войны человек, он же мне ровесник. Афган? Колодочки у Звезды нет, а без нее разве поймёшь, в какой эпохе ее отлили-отштамповали? Только угадывать. Вместе со всеми я тупо смотрел, как заветная, гордая и непостижимая Звезда медленно, нехотя отлепляется от потной ладони – так ей не хотелось, так было важно остаться, – и падает под ноги, в грязь. Как и было обещано. Потом жизнь вдруг спохватилась и несказанно ускорилась, словно забытый в розетке утюг вспомнила. Я и сообразить не успел, не то что подумать, как уже стоял на коленях в грязной жиже и закрывал Звезду ладонями. Не замечал, что полы пальто сосут талую влагу, впрок запасаются, как верблюды у колодца в пустыне. Незнакомец уже хрипел, рыдал, отгородившись от нас локтями. Он странно прикрывал глаза запястьями. Будто вспомнил науку из детства, что нельзя глаза тереть, если руки грязные. Хорошо, что не топтался на месте, иначе наверняка мне бы руки отдавил, еще грязнее. Что случилось – в толк не возьму, но меня словно тромб сорвало и всю ситуацию я собой закупорил.


Рекомендуем почитать
Не спи под инжировым деревом

Нить, соединяющая прошлое и будущее, жизнь и смерть, настоящее и вымышленное истончилась. Неожиданно стали выдавать свое присутствие призраки, до этого прятавшиеся по углам, обретали лица сущности, позволил увидеть себя крысиный король. Доступно ли подобное живым? Наш герой задумался об этом слишком поздно. Тьма призвала его к себе, и он не смел отказать ей. Мрачная и затягивающая история Ширин Шафиевой, лауреата «Русской премии», автора романа «Сальса, Веретено и ноль по Гринвичу».Говорят, что того, кто уснет под инжиром, утащат черти.


Река Лажа

Повесть «Река Лажа» вошла в длинный список премии «Дебют» в номинации «Крупная проза» (2015).


Мальчики

Написанная под впечатлением от событий на юго-востоке Украины, повесть «Мальчики» — это попытка представить «народную республику», где к власти пришла гуманитарная молодежь: блоггеры, экологические активисты и рекламщики создают свой «новый мир» и своего «нового человека», оглядываясь как на опыт Великой французской революции, так и на русскую религиозную философию. Повесть вошла в Длинный список премии «Национальный бестселлер» 2019 года.


Малахитовая исповедь

Тревожные тексты автора, собранные воедино, которые есть, но которые постоянно уходили на седьмой план.


Твокер. Иронические рассказы из жизни офицера. Книга 2

Автор, офицер запаса, в иронической форме, рассказывает, как главный герой, возможно, известный читателям по рассказам «Твокер», после всевозможных перипетий, вызванных распадом Союза, становится офицером внутренних войск РФ и, в должности командира батальона в 1995-96-х годах, попадает в командировку на Северный Кавказ. Действие романа происходит в 90-х годах прошлого века. Роман рассчитан на военную аудиторию. Эта книга для тех, кто служил в армии, служит в ней или только собирается.


Матрица Справедливости

«…Любое человеческое деяние можно разложить в вектор поступков и мотивов. Два фунта невежества, полмили честолюбия, побольше жадности… помножить на матрицу — давало, скажем, потерю овцы, неуважение отца и неурожайный год. В общем, от умножения поступков на матрицу получался вектор награды, или, чаще, наказания».