Не ум.ru - [57]

Я подумал: с особенным пониманием люди. Возможно, сами уже мёртвые, поэтому знают, о чем толкуют. Живые ведь так себя вести не должны. Вслух подумал. На злые слова вышла царственная заведующая отделением, а с ней мужчина. Оба вышли, как выяснилось, не ко мне. Парочку поджидала женщина, неожиданная для скорбных мест: в песце, в таком же отменном макияже, заносчивая и жеманная одновременно.

– Предпочитаете кремировать? – спросил мужчина, потупив взгляд, тихим голосом, как и следует посланцу респектабельной компании последних услуг.

Я представил себе, как интересующийся персонаж день за днем с траурной миной смотрит перед возвращением в нормальный мир «Машу и медведя», чтобы вернуть себе лицо если не жизнелюба, то хотя бы просто лицо, взамен маски.

Дама прошипела:

– Поджаривать тварь. Медленно. Как кофейные зерна.

– Ха! – восхитился я громогласно, сам того не ожидая, чем привлёк внимание заведующей и изъял ее из затевающейся непростой дискуссии, молниеносно перемещённой предприимчивым парламентёром от похоронной конторы в фойе:

– Всё будет так, как вы пожелаете. Какие зерна имеются в виду – арабика?

Женщина в чопорно накрахмаленном деловом белом халате взяла меня под локоть:

– Если вы оставите бабушку здесь – ведь я могу пойти вам навстречу, то будете долго корить себя. Может быть всю жизнь. Поверьте, я знаю, о чем говорю, но бессильна что-либо изменить.

Я с ходу перелицевал все предыдущие представления о заведующей отделением, но новое прочтение женщины получилось каким-то квёлым и совсем незаслуженно для нее блеклым. Просто нормальный человек. Никакой фальши, интриги. Настолько скучно, что не было смысла запоминать.

Я и забыл.

61

Через восемнадцать дней год будет, как бабули не стало. Помню ее высохшей, наголо бритой, кожа как мел белая. В морге бабулю – «принаряженную» в мою пижаму. Переодевать ее я не решился, платье привёз в пакете, но его куда-то невозвратно засунули. Из-за дурацкой пижамы тамошние вечно пьяные остолопы приняли бабулю за мужика. Да и то сказать… Усы у женщины семьдесят с лишком лет таились где-то в невидимых складках организма, а тут как, зараза, попёрли! Ну, а уроды из ритуальных услуг их хной подкрасили. Чтобы, мол, «выразительности» придать. Объяснили, конечно, убедительно, спору нет. Я и сам при виде усов в транс впал. Но все одно – гады спитые.

Я был в своем праве орать. И орал. Мог топать ногами. И топал. Но за бутылкой, хочешь не хочешь, бежать пришлось. Обоим сторонам следовало загладить как содеянное, так и нервы угомонить. По пути остыл, сдачу в уме подсчитывал, чтобы не обманули. В винном это запросто, руки у продавщиц клеем намазаны.

Неуместное сбривали без пены, «на сухую». Хрустело при этом отвратительно. Жутко хрустело. Громче, чем насекомые в синих лампах-ловушках в момент исхода их мелких, надоедливых душ. Я все время невольно жмурился, ругал себя неженкой, а местных – суками и козлами. Бабуля, несмотря на неприязненное к ней со стороны жизни отношение, до самой кончины оставалась человеком тихим, скромным, крайне застенчивым. Она никогда по своей воле не издала бы такой вызывающий, пронзительный, наглый звук.

В тот момент до меня и дошло окончательно, что ее больше нет.

Помню, в школе еще, в каком-то серьёзном классе, где уже незазорно было пытаться думать, если по-тихому, я писал домашнее сочинение и спросил у бабули о ее самом ярком впечатлении в жизни. Она ответила: «Похороны Сталина». Будто годы ждала моего вопроса и наконец дождалась. Буквально выпалила, ни на мгновение не задумалась. Такая скоропалительность лишила ответ основательности, но все равно бабулино откровение меня так потрясло, что, погруженный в досужие раздумья, тему сочинения я не раскрыл, скомкал, за что получил трояк выслуженный трепетным отношением к орфографии. Ну согласитесь: как может оказаться самым ярким впечатлением жизни чья-то кончина?

Позже, когда застрелили Джона Леннона, я, кажется, понял, что она имела в виду. Но согласиться, принять это видение до конца так и не смог.

На мой взгляд, в смерти нет и не может быть никакого величия. Мелкое, по сути своей, происшествие. Как бы ни был велик персонаж. Неважно чем: телом, умом, талантом, духом, трудами, свершениями. В конце концов, в смерти любой из нас велик лишь бессилием. Даже если восстаёт, непокорный, против неизбежного. С другой стороны, против чего еще восставать, как не против неизбежного? Ведь то, чего можно избежать, люди просто… избегают, и все.

Иногда бракоразводный процесс с жизнью затягивается, иногда он молниеносен как принятие большинства неверных решений. Но хуже всего, мне сдается, умирать не целиком. Это не столько о теле, хотя этой участи тоже отчаянно хочется избежать, сколько об отмирающих чувствах. Я не от тех чувствах, которые проверяют щипком или уколом английской булавкой. Мне кажется, что я правильно догадываюсь: умирать нужно на подъёме. Иначе доживёшь до глубокой старости себе не нужный, никому по большому счету не нужный. Ни по какому счету.

Сам я, к примеру, умер ровно неделю назад. Позже записал по этому поводу:

«Я умер позавчера. В воскресенье. Позавчера был хороший день. Я умер в хороший день. Это счастье умереть в воскресенье. Почему? Потому что в выходной кто-нибудь позвонит и удивится, что я не беру трубку. Дальше – три варианта. Первый: этот кто-то начнёт беспокоиться. Второй: он скажет себе – да пошёл он к черту, ленивый говнюк, трубку ему снять лень, рука не поднимается. Третий: все тот же неведомый персонаж наговорит разное на автоответчик мобильного. Это самое глупое, ведь меня уже нет. Смешно.