Не той стороною - [91]

После ухода батрака он переоделся, вышел обследовать двор, заглянул в конюшню, посмотрел на быков. Дождался темноты и, оседлав коня, обернулся к вышедшей жене:

— Ты смотри!

— Хорошо! — сказала жена.

По соседству с хутором было несколько усадеб других казаков, а ниже по речушке стояла водяная мельница. Женщина кивнула на ближайший дом.

— Я пойду к Дарье, они ездили в город, узнаю, почем продали арбузы.

— Иди, да недолго.

— Сейчас.

Казак тронул лошадь и отмерил, сторонясь дороги, полверсты, а затем погнал коня к Невинке. Хозяйка, не запирая хаты, вышла со двора и очутилась у порога соседского дома, куда вызвала побалабошить свою куму. Тут перед домами лежала дорога, сквозь наступавшие сумерки виден был бы всякий человек, приближающийся из степи к хутору. На хуторе же все население было свое, друг от друга не прячущееся.

Но казачка заговорилась, а в это время вернулась с мельницы дочь Пономаревых, Фрося. Красноармеец — родич мельника, которого пошла повидать девушка, был в станице, и его приятели и знакомые девицы разошлись по домам; пошла домой и Фрося. Она увидела, что мать болтает с соседкой, а отца нет, решила ложиться и, не зажигая света в горнице, свалилась на постель. Когда мать вернулась, она уже спала.

Пономарев, выехавший вслед за батраком, сперва сторонился дороги, а потом не спеша проехал по тракту около двух часов. Он заранее рассчитал, в каком приблизительно месте догонит путников. Тут в верстах пятнадцати от станции, вдоль берега Кубани, находилось несколько выгорблин, заставлявших дорогу вилять и по линии ее направления и по профилю. Казак-бородач в этих выгорблинах и намеревался застигнуть батрака. Но он уже въехал в них, а путников еще не нащупал ни глазами, ни слухом. Было уже совершенно темно. Он пришпорил лошадь. Лошадь затопала копытами в глухом галопе, глуша удар ударом и будто колебля темную степную, тишину.

Этот галоп преследователя вдруг услышал оказавшийся весьма близко от этого места батрак.

Ничего особого не было бы, скачи на лошади кто-нибудь со станции навстречу. Но верховой с гор в ночное время и как раз в этом месте — это было так неожиданно, что погорельца обдало холодом.

— Постой, дочка! — вздрогнул он, останавливаясь. — Что-то недоброе…

Хима испуганно остановилась. И она услышала галоп.

Афанасия охватил смертный страх. Что-то подсказывало ему, что он гибнет. Он быстро вынул узелок с деньгами и сунул его Химе.

— На деньги, иди берегом, пока проедет. И если ничего, то придешь, пойдем тогда дальше, а, упаси бог, бандит, да что. сделает со мной, — не пикни, чтоб тебя не увидал, и скорее убегай. Да беги не в Не-винку, потому что там на ровном юн тебя увидит, а берегом, берегом, под кручами, обратно к хозяевам. Расскажешь все и до утра хоть переждешь у них. Скорей ступай!

Погорелец, трясясь и чуть не падая, толкнул дочь к спуску под берег, а сам быстро зашагал по дороге.

В ту же минуту из-за последних выгорблин показался всадник. Он увидел человека. С удивлением отпустил на мгновение уздечку, увидев, что человек один. Пономарев, — это был он, — подумал, что он догнал не того, кто ему был нужен. Но узнав наконец фигуру батрака, он сейчас же объяснил себе отсутствие девушки.

Пономарев решил, что Хима осталась с Фросей у мельника до утра.

Он подскакал и осадил коня возле погорельца.

— Эй, человече, это ты?

Погорелец поднял руку, чтобы перекреститься.

— Да это кто? — еле выговорил он, сжавшись от ужаса и не узнавая хозяина.

— Свой, а ты думал — бандиты за тобой гонятся? Ха-ха! А ну, добрый человек, помоги мне. Копыто сбил гнедко, что ли, давай посмотрим! Спереди, вот на этой ноге…

Еще больше задрожал погорелец, узнав хозяина, но, не будучи в состоянии ни пересилить страх, ни сопротивляться и чувствуя, как подкашиваются ноги, не стал ничего спрашивать, а наклонился вместе с казаком к копыту коня. Только успел он, однако, перегнуться, шевельнувшийся смертной тенью кубанец чем-то махнул возле него, и тяжелый стальной шкворень раскроил работнику череп.

Батрак не охнул, рухнул под ноги лошади. Лошадь, сдерживаемая поводом, переступила, отодвигаясь задом в сторону.

Кто-то вскрикнул на берегу, когда ударил казак батрака, но Пономарев этого крика не слышал. Он цыкнул на лошадь и стал обшаривать убитого.

Ужаснувшаяся Хима, наполовину увидев, наполовину угадав, что произошло, вскрикнула и ринулась бежать. Девушка не узнала в темноте Пономарева. Она бежала к хутору, стоная иногда против воли, вскрикивая, будто кто-нибудь сзади замахивался на нее дубиной. Несясь изо всех сил, не чувствовала ни камней под ногами, ни оврагов.

Так бежала она до самого хутора. И застучав в дверь, она остановилась перед открывшей дом хозяйкой, падая от изнеможения.

— Ой, тетенька Аксинья, тятю бандит убил! Вот, тетенька, деньги! Отец все отдал мне, чтоб я бежала.

Казачка приняла сердобольный вид и не дала заметить, как ее обеспокоило возвращение спасшейся девушки. Только на один момент сжалась выжидательно и сейчас же захлопотала.

— Вот грех-то, вот горе за горем на ваш род, девка!.. Ну, пойдем, опомнись хоть в хате. Я одна, и дома сейчас никого нет. Буду хлеб ставить, тесто взошло, и печку затопила. Иди в горницу, заночуй на фросиной постели, она все одно только утром теперь придет… Деньги спрячу в сундук, не бойся!