Не той стороною - [89]

— Эт, какие вы скороспелые… Хе-хе-хе! Ну, обещаю, товарищи станичники, вашу просьбу поддержать в правительстве. Лишь бы дружно шла рабочая и казачья жизнь.

— Да на одном деле, товарищ Калинин, оно всегда дружней… Мы и товарища Шаповала и всякого вашего работника будем уважать, если сообща с нами все будет делаться.

— Будет, будет, товарищи станичники. Давайте-ка мы с вами попьем чайку за успех этого вашего дела, да расскажите мне вот по правде, как поладить вас с иногородними. Жалуются они на вас, товарищи станичники. Не любите вы их, правда, да жалуются и они…

Молодой человек внес из-за перегородки поднос с чаем и булками, поставил подле каждого стакан на стол.

Сняли казаки барашковые кубанки и расстегнули бешметы. Чай хотя и праздничное дело, но для компании со старостой лестно было усесться попрочней.

— Что иногородние? — рассудил Заболыгин. — Иногородние по человечеству хотят жить не хуже нас, а нам и самим давно уже тесниться приходится, так что меж нас третьему и не всунуться…

Калинин прицеливался к казакам, видел: крепкожи-лый, неуступчивый народ. Надо было поработать, чтобы советская молотилка перемолотила казацкую дедовщину.

Поговорили по-душам. На прощанье и казаки и Калинин обещали в Кремле повидаться, когда будет Всероссийский съезд советов.

— Приезжайте-ка, кого-нибудь из вас увижу! — предсказывал Калинин.

— Пошлют — так поедем! Спасибо за приглашение.

И когда возвращались из вагона, Гапонов предложил своему одностаничнику, рябому Сысою:

— Выберем, дядя Сысой, Михаила Ивановича в почетные казаки нашей станицы, чтоб показать уважение.

Сысою за станицу это показалось тоже лестным.

— Поговорим с стариками и спросим согласия граждан.

Шаповал после этой аудиенции уверенно ждал решения центра.

Ничего нового не произошло до осени. А осень принесла событие, которое заставило техника Русакова еще раз, хотел он этого или не хотел, принять сторону тех, кого он прежде сам считал своими врагами.

* * *

Погорельцы-хуторяне, Афанасий и Хима, добатрачили у Пономарева свой срок. Хуторской богатей-кубанец хозяйничал на положении полупомещика в экономии на берегу горной речушки, в пяти верстах от станицы. Кроме батрака с дочерью работали в поле он сам, жена и его дочь Фрося, невестившаяся подобно Химе. Ни убитому ударом судьбы неудачнику Афанасию, ни Химе жаловаться на батраческую долю не приходилось, потому что на кабалу вынудили пойти несчастья. А Пономарев работу для них находить умел. После работы в поле отцу и дочери приходилось и вечером дорабатывать по хозяйству хвостки дневных дел и утром вставать раньше хозяев. Все надежды на перемену положения откладывались до расчета с Пономаревым.

Но вот не только ссыпана в амбар пшеница, но и побита кукуруза, поломаны подсолнухи. У Пономарева отяжелели житницы. Запеклась и загорелась на железных крышах усадебного дома и амбара сладко пахнущая от степного ветерка сушка порезанных абрикосов, провяливаемых под солнцем на зимний запас.

Когда приблизилось время расчета, Пономарев с каким-то скрытым намерением стал испытывать батрака по поводу его планов на наступающую зиму.

Раз вечером, когда женщины готовили похуторски на дворе вечерю, а батрак сидел и ждал стола в холодке дерев, вышедший из сенец дома хозяин покрутился возле деревьев, рассматривая их, а потом, будто без особого умысла, спросил:

— Ну что, Апанас, работаешь-работаешь, а заработанное за зиму проживешь в чужих людях? Своей хаты ведь зимой не заведешь? Ай думаешь экономию вымахать лучше моей?

Крестьянин смутно, с горестной завидкой взглянул на сад, пробежал Дальше взглядом по крыше дома, по соседним домам хутора и через ручей, через лужайку и степную дорогу перемахнул на бугры начинающихся гор.

Благодатно да пряно в плодоносном предгорьи, среди хуторского холодка, подсиненного яснолазурным небом. О чем-то журчит здесь день и ночь переплескивающаяся через дикое случайное каменье речка; дружно и парадно-блескуче высыпают звезды; лишь наступят потемки, раскатываются по утрам чижи; из каждой щели амбара, погреба, клуни и сенцев обдает пряным запахом продуктов и пшеницы; в конюшне отфыркиваются три коня и две коровы, но все это — чужое. Пономарев не даст даром из этих запасов и косточки от абрикоса, постарается сам еще отнять у другого последнее.

А у батрака хоть бы четыре стены были, где пережить до весны.

Шевельнулся Колтушин вместе с камнем, на котором сидел, снял с головы растерянно и беспомощно фуражку, качнул головой.

— Где там до экономии, Аверьян Гаврилович? Хоть бы так кто пустил пережить… Буду просить совет, чтоб помогли. Главное, быков до весны передержать.

Опустил с покорностью судьбе голову, будто считая в порядке вещей интерес хозяина к его делам, не без надежды подумал:

«Может, на зиму оставит?»

Но это Пономареву было незачем делать, а о другом погорельцу и думать не хотелось.

— Совет-то там переизбрали, знаешь?

Пономарев спрятал зловещую улыбку в усы и процедил в пояснение:

— Теперь наш гражданин, Никанор Сорокоухов, станичной властью там… Председатель…

Афанасий больше приник к земле, шевельнув головой так незаметно, что и не увидел этого Пономарев. Сообщение было для батрака ударом. «Наш гражданин» — это означало старозаветный казак, который из принципа оставит без помощи иногороднего крестьянина, если такой обратится с просьбой в совет.