Не той стороною - [84]

Первого мая завод не работал, и Русаков вместе с коллективом завода был на митинге. Столкнувшись здесь с Шаповалом, обменялся с ним приветственными замечаниями и часть дня провел в сумятице шествия.

На другой день был какой-то местный праздник. Русаков этим воспользовался, чтобы пойти позвать врача к заболевшему Леньке.

Возвращаясь от доктора через базар, возле ворот постоялого двора он натолкнулся на группу людей, привлекших его внимание. Около ворот стоял крестьянин, возле него уныло тулилась молоденькая девушка, а перед ними обоими жестикулировал, убеждая их в чем-то, Поляков.

Русаков всмотрелся и узнал в крестьянине неудачника-бобыля, ездившего к Калинину. Вспомнил его дело, и его повлекло узнать, добился ли чего в городе землероб.

— Афанасий Ермолаевич! Здравствуйте, товарищ Поляков!

Крестьянин встрепенулся, оглянулась и его дочь. Поляков поздоровался, чеснул у себя в затылке и безнадежно махнул рукой, не зная, что сказать Русакову.

— Товарищ Русаков! — узнал крестьянин. — Это ж вы будете?.. А у меня напасть. Вот напасть, хоть бы нашим врагам век не видать в глаза такого! И с быками не знаю теперь, что делать…

Он растерянно заторопился и конфузливо смахнул рукавом слезинку с загорелой щеки.

Девушка убито отворачивала в сторону глаза.

— Да что с вами? — остановился Русаков, задетый за живое бременем того несчастья, которое убивало балабошившего когда-то в вагоне ходока. — Быков получили? Что же горюете? Это ваша дочь?

— Это Хима! — подтвердил крестьянин.

Тяжело что-то перевернул в голове и после этого дернул рукой беспомощно.

— Быков получил, а хутор сожгли. Теперь ни кола, ни двора… не знаю, что и делать…

— Фу ты, несчастье! — искренно вырвалось у Русакова. — Кто же сжег?

— Казаки, должно…

Крестьянин смолк.

Поляков, как оказалось, за вагонное знакомство с Колтушиным ухватился всерьез, после приезда успел побывать на хуторе у крестьянина, стал ухаживать за начавшей невеститься Химой, помог ее отцу устроить дело с получением быков и был взбешен расправой казаков больше самих пострадавших. Но он явно ничего не мог сделать, как, впрочем, и никто другой. Подступил к Русакову.

— Это контрики проклятые! Помните, я тогда ругался с казаком, что посуду покупать приезжал? Он не только торгует, — он то и дело то привозит кого-то в город, то увозит… А с ним был еще один кубанец. У кубанца не хутор, а рай. Пономарев фамилия. Вот он и берет и Афанасия Ермолаевича и Химу вместе с быками в батраки к себе, чтоб этого не знали только в совете. Рад руки погреть. Теперь за хлеб стали платить червонцами, так он до осени дает двести червонных рублей и пять мешков хлеба. Только чтоб работники говорили, что они — его родня.

Русаков не знал, насколько приемлемы эти условия, почувствовал только, что другого выбора у погорельца с дочерью нет. Взглянул на землероба.

— Что же, Афанасий Ермолаевич… Вам итти некуда, пойдемте ко мне, отдохнете и расскажете все, я угощу вас хоть чаем… Товарищ Поляков, ко мне в гости!

— Пойдемте.

Неудачник-иногородец поднял глаза, будто просыпаясь от забытья, щипнул растрепанное мочало бороды и, махнув рукой, покорно последовал за расшевелившим его техником.

— Если больше не даст — придется продавать быков да наниматься самим где придется.

— Как же у вас, Афанасий Ермолаевич, все сгорело, а быки уцелели?

— Так и остались оттого, что я их только получил. Хлопотал все. Только достукался, — товарищ Поляков помогли мне в земотделе и продкоме все сделать, я у них и заночевал, — утром получил, пригоняю их домой, а на хуторе… нет хутора, одна Хима возле трубы плачет. Хорошо, что с собой чего-нибудь не сделала…

— Ай-яй, горе-то какое!

Русаков привел к себе гостей, заставил няню добыть у квартирной хозяйки стаканы, приготовить угощение и устроить чай, добился того, что немного отошли у него бобыль-крестьянин и девушка.

Потолковали, — иного выхода у них не находилось, как итти в батраки к договаривавшему их казаку Пономареву.

Поляков тут же заявил, что останется работать в Георгиевске до осени. Дергачев собирался возвращаться в Электросельстрой, а он решил остаться простым слесарем на заводе и ждать, пока Хима с отцом заработают и справятся с силами, чтобы завести себе хибарку.

Поляков поблагодарил Русакова за чай, будто он именно отвечал за благополучие своих знакомых. Когда гости простились, Поляков пошел с ними обратно на постоялый, где крестьянин оставил быков.

Они сели на приступочках у входа.

Возвратившихся погорельцев увидел через окно чаевавший в харчевне Пономарев.

Это был приметливый, староверчески крупнобородый и оборотистый мужчина, о котором Русаков хорошего впечатления не составил бы, приглядись к нему хоть мимоходом.

Он ждал тех людей, с которыми вел переговоры утром. Сразу заметил, что они вышли из состояния столбняка. Презрительно и враждебно обежал взглядом щуплого и беспокойного Полякова. Что-то свое надумал, но допил чай, рассчитался с хозяином постоялого, вышел, запряг лошадей и тогда вдруг повернулся к ступенькам.

— Ну, работники, согласны?

Крестьянин встал, отступил почему-то на одну ступеньку. Поднялась и Хима, вопросительно глядя на отца.