Не только о велоспорте: мое возвращение к жизни - [20]

— Пошел ты, Кьяпуччи! — выпалил я, назвав его именем другого члена его команды.

Аржентин оторопел. Он же был капо, босс, а я для него был безвестным молодым американцем, который еще ничего не выиграл. И я еще смею посылать его. Но у меня было уже немало обещающих результатов, и я считал, что он должен был бы меня знать.

— Эй, Кьяпуччи, — сказал я. — Меня зовут Лэнс Армстронг, и к концу гонки ты это имя хорошо запомнишь.

До самого конца гонки моей единственной целью было не столько выиграть, сколько свергнуть Аржентина с его пьедестала. Но до конца я не выдержал. Гонка длилась пять дней, и я не рассчитал силы — был еще слишком неопытен. После гонки Аржентин пришел на собрание нашей команды пожаловаться товарищам на мое поведение. Это тоже было частью этикета; если с молодым гонщиком возникают проблемы, старшие товарищи должны образумить его. В приблизительном переводе Аржентин сказал следующее: «Вы должны привить ему хоть какие-то манеры».

Несколько дней спустя я вышел на старт однодневной классической гонки «Тур Лайгуэлья». В «Туре Лайгуэлья» победа Аржентина считалась чуть ли не автоматической, и я знал это. Фаворитами любой гонки на территории Италии были, разумеется, итальянцы, и особенно их лидер Аржентин. Мне еще не случалось опозорить какого-либо ветерана велоспорта на его родине, на глазах у его болельщиков и спонсоров. Но я погнался за Аржентином снова. Я бросил ему вызов там, где никто не осмеливался этого делать, и выиграл дуэль.

К концу гонки в отрыв ушли четыре гонщика, в том числе Аржентин, Кьяпуччи, венесуэлец Сьерра и я. Последний участок пути я несся на всех парах и вышел вперед. Аржентин не мог поверить, что проигрывает гонку мне, горлопану-американцу. И тогда он сделал то, что запомнилось мне навсегда. В пяти метрах от финишной черты он затормозил — нарочно — и занял четвертое место, оставшись без медали. Гонку выиграл я.

На подиуме три места, и Аржентин не хотел стоять рядом со мной. Странное дело, это произвело на меня большее впечатление, чем оказала бы любая нотация или даже драка. Тем самым он показал, насколько не уважает меня. Такая вот элегантная форма оскорбления — и эффективная.

За годы, прошедшие с тех пор, я научился любить Италию и итальянцев — их изысканные манеры, искусство, кухню и, конечно, их великого гонщика Морено Аржентина. Более того, мы стали добрыми друзьями. Я очень люблю его, и, когда нам случается встретиться, мы обнимаемся на итальянский манер и смеемся.

Мои результаты продолжали колебаться так же резко, как я выскакивал из пелотона. Я атаковал в любое время. Я просто ехал вперед. Если кто-то шел в отрыв, я устремлялся в погоню — не из каких-то стратегических соображений, а словно говоря сопернику: «Ну и чего ты добился?»

Свою долю хороших результатов я таки получал, потому что был крепким парнем и следовал тактике других гонщиков, но большую часть времени я был излишне агрессивен, снова и снова повторяя ту же ошибку, которую допустил в команде Криса Кармайкла в Японии: раньше времени вырывался вперед и, лишившись поддержки отставшей команды, «сдыхал». Иногда я даже в первую двадцатку не попадал. Потом кто-нибудь из товарищей меня обязательно спрашивал:

— Какого черта ты так делаешь?

— Я чувствовал себя достаточно сильным, — виновато отвечал я.

Но мне очень повезло с тренерами. В национальной команде я продолжал тренироваться под руководством Криса Кармайкла, а на повседневных соревнованиях в составе команды «Motorola» мною руководили Оч и менеджер команды Хенни Куйпер. Они общались по телефону, сравнивая мои результаты и графики, и сошлись в одном очень важном моменте: моя сила была фактором, которому не научишь. Можно научить пользоваться этой силой, но научить быть сильным нельзя.

Хотя из-за своей агрессивности я наживал себе врагов, однажды, полагали они, она может стать очень ценным качеством. Оч и Крис считали, что в гонке на выносливость велосипедист не только страдает сам, но и перекладывает свои страдания на других, и они видели в моей агрессивности рождение настоящего хищника. «Ты когда-нибудь слышал, что кто-то кого-то зарезал ножом и в этом не было ничего личного? — спросил как-то Крис. — Так вот, велогонки — это тоже что-то очень личное. Не надо обманывать себя. Это настоящая драка на ножах».

Оч и Крис считали, что если я когда-нибудь научусь контролировать свой темперамент, то стану гонщиком, с которым нужно считаться. И в ожидании этого события со мной следует обращаться как можно осторожнее и бережнее. Они интуитивно понимали, что, если на меня кричать, я вообще могу уйти в себя или взбунтоваться. Поэтому они решили учить меня не спеша.

Есть вещи, которые лучше познаешь на собственном опыте, и Оч с Крисом решили дать мне такую воз можность. Поначалу я никогда не анализировал свои выступления. Я был исполнен самомнения: «Я самый сильный; никто не может тягаться со мной». Но, проиграв несколько гонок, я вынужден был задуматься, и однажды до меня дошло: «Минуточку! Если я самый сильный, то почему не выигрываю?»

Медленно, исподволь Оч и Крис передавали мне свои знания о характере различных гонок и о том, как каждая из них развивается в тактическом плане. «Бывают моменты, когда ты можешь, применить свою энергию на пользу делу, а бывают и такие, когда это пустая трата сил», — говорил Оч.