Не так живи, как хочется - [13]

Суровым и пристрастным был отзыв «Отечественных записок». Рецензент Н. Н. (Н. С. Назаров) объявил пьесу «пародией на драму» и закончил статью свою выводом о неуклонном падении таланта драматурга.

Особый интерес представляют оценки критиков революционно- демократического лагеря — Н. А. Некрасова и Н. А. Добролюбова. В «Заметках о журналах за декабрь 1855 года…» Некрасов отмечает в пьесе «живые и мастерски очерченные лица <…> верность языка, русский склад и в жизни и в речи <…> от всех его лиц действительно веет русским духом». «Лучше и выдержаннее всех лиц — Груша. Кажется, так и видишь ее, слышишь ее смех. Это настоящая русская девушка, смышленая, даже лукавая, но с душой, — беззаботно веселая, но с характером».

Следует иметь в виду, что эти «Заметки» писались в то самое время, когда Некрасов старался привлечь на сторону «Современника» все лучшее, талантливое, что было тогда в русской литературе. С Островским уже велись предварительные переговоры о его участии в журнале. Поэтому редактор «Современника» осторожно говорил о недостатках пьесы, но это не помешало ему отметить ее слабые стороны. Так, Некрасов считает, что сцена на постоялом дворе, где автор свел всех своих героев, неправдоподобна; возражает против «крутой развязки». «Внутреннее чувство зрителя не может не смутиться при внезапной перемене возвращающегося Петра, и никакая игра актера тут помочь не может».

Основной недостаток Островского Некрасов видит в том, что драматург преднамеренно сужает себя, подчиняет «системе», приступает к изображению русской жизни «с наперед принятым воззрением». Нетрудно уловить здесь намек на славянофильские увлечения Островского. «Нам остается желать, — заключает Некрасов, — чтобы г. Островский шел вперед своею дорогой, не стесняя и не задерживая самого себя…».

Наиболее глубокое истолкование идейного смысла драмы дал Добролюбов в статье «Темное царство». Анализируя более чем десятилетний период творчества Островского, критик рассматривал пьесу в системе произведений, написанных к этому времени, как драму, разоблачающую социальный порок — самодурство. Именно с этой точки зрения оценивал он коллизию драмы, характеры и поступки действующих лиц. Петр ведет себя как самодур, который «считает себя вправе нарушить, когда ему угодно, даже те правила, которые им самим признаны…». «Самодурный быт» вытравляет в человеке все человеческие черты, если даже от рождения он наделен мягким и отзывчивым характером, как, например, отец Дарьи Агафон: «…как добр и чувствителен этот старик и как он в то же время жестокосерд, единственно потому, что не имеет никакого сознания о нравственном значении личности и все привык подчинять только внешним законам, установленным самодурством».

О художественных недостатках пьесы Добролюбов говорил осторожно, ссылаясь на предыдущую критику. «В литературном отношении пьесу эту признают незамечательною, упрекают в слабости концепции, находят натяжки в некоторых сценах и пр.».

И сам Островский сознавал, что пьеса не имела большого успеха. В статье «Литературная заметка» (конец июля 1856 г.) он писал: «Холоднее других была принята только драма „Не так живи, как хочется“. Но укажите нам хоть одного драматического писателя, которого бы все пьесы имели одинаковый успех».

Художественные достоинства пьесы критики разных направлений оценивали сдержанно или даже скептически. Лишь немногие литераторы принимали пьесу безусловно. К числу их относился Лев Толстой. А. А. Стахович записал разговор с Толстым, бывший в ноябре 1886 г.: «Л. Н. вспомнил, что, когда появилась драма Островского „Не так живи, как хочется“, он, получив номер журнала, в котором она была помещена, прочел ее вслух при Тургеневе, очень хорошо и особенно удалась ему роль Груши — ее молодое, разудалое веселье и поразившее ее неожиданное горе». Возможно, что «Власть тьмы» была навеяна драмой Островского. Из слов Стаховича известно, что он читал больному Толстому пьесы Островского и Гоголя в октябре 1886 г., после чего Толстой энергично начал писать «Власть тьмы».

Впервые публика познакомилась с драмой в постановке Малого театра: 3 декабря 1854 г. пьеса была показана в бенефис актера К. Н. Полтавцева. К этому дню Островский спешно дописывал свою драму. Кроме Полтавцева — Петра роли исполняли: Илья — В. А. Дмитревский, Даша — Н. М. Медведева, Афимья — С. П. Акимова, Агафон — П. М. Садовский, Степанида — М. Д. Львова- Синецкая, Вася — С. В. Васильев, Спиридоновна — Е. М. Кавалерова, Груша — Л. П. Никулина-Косицкая, Еремка — П. Г. Степанов и другие.

Спектакль не имел большого успеха, хотя рецензент «Санкт-петербургских ведомостей» Н. Назаров в своем отчете высоко оценивал игру московского ансамбля: «…не нахожу достаточно слов, чтоб хвалить их. И г-жа Акимова в роли тетки Афимьи, и г. Дмитревский (Илья), и г-жа Никулина-Косицкая (Груня), и г. Степанов в роли Еремки — все были превосходны». Особо выделял Назаров Садовского. «Из второстепенной роли Агафона он сделал резкий тип живого человека <…> Ест ли Садовский лепешку дорожную, говорит ли он жене, что не след торопиться и сокрушаться по-пустому, высказывает ли он свою задушевную мысль, — вы так и видите перед глазами сухого и несколько простоватого старичка, который давным-давно забыл свою молодость; но все это без суровости, без гнева, с кротостью…».