Не так живи, как хочется - [11]

Даша (бросаясь на шею). Батюшка!

Агафон. Ты подумай, дочка милая, помекай хорошенько. (Плача.) Глупы ведь мы, люди, ох как глупы!.. Горды мы!

Вася и Афимья входят.

Явление четвертое

Те же, Вася и Афимья.

Вася. Боже мой! Что это такое! Что у нас случилось?

Афимья. А что?

Вася. Да Петр Ильич попался мне на Москве-реке, такой страшный, без шапки, бегает с ножом, ведь того и гляди в прорубь попадет.

Даша. Что же это? батюшки мои!

Вася. Вы бы хоть людей послали за ним.

Афимья. По всем концам разосланы, посылать больше некого.

Агафон. Пойдемте сами, други мои, пойдемте!

Даша. Пойдемте!

Петр входит.

Явление пятое

Те же и Петр.

Петр (озирается). Кто тут? Что вы за люди? Жена!.. Живые вы люди или нет? Скажите мне, ради Бога.

Даша. Что с тобой?

Петр. Не сто́ю я, окаянный, того, чтобы глядеть-то на вас! Да и не глядел бы, кабы не чужие молитвы. Простите меня, добрые люди, ради господа! (Становится на колени.)

Агафон (подымая его). Что ты, что ты? Петр Ильич! Встань, встань!

Петр. Я ведь грешник, злой грешник!.. Уж я покаюсь перед вами, легче мне будет на душе моей. Вот до чего гульба-то доводит: я ведь хотел жену убить… безвинно убить хотел. Взял я тут, пьяный-то, ножик, да и иду будто за ней. Мерещатся мне разные диковины да люди какие-то незнакомые, я за ними… я за ними… Спрашиваю: где жена? Они смеются да куда-то показывают. Я все шел, шел… вдруг где-то в колокол… Я только что поднял руку, гляжу — я на самом-то юру Москвы-реки стою над прорубем. Вспомнить-то страшно! И теперь мороз по коже подирает! Жизнь-то моя прошлая, распутная-то, вся вот как на ладóнке передо мной! Натерпелся я страху, да и поделом! Вспомнил я тут и батюшкины слова, что хожу я, злодей, над пропастью. Вот они, правдивые-то слова. Так оно и вышло! Уж не забыть мне этой ночи, кажется, до самого гроба! Батюшка, матушка, поживите у нас!.. Помогите мне, добрые люди, замолить этот грех!.. Да и к батюшке-то сходите, скажите ему… сам-то я не смею идти.

Все. Помоги тебе Бог!

Агафон. Что, дочка, говорил я тебе!

Даша (бросаясь к Петру). Голубчик, Петр Ильич!

Комментарии

Впервые опубликовано в журнале «Москвитянин», 1855, №17 и 18, сентябрь.

Пьеса «Не так живи, как хочется» написана в пору увлечения Островского и всей молодой редакции «Москвитянина» патриархальным бытом, традициями, русской стариной, песнями, сказами. Если драматическая коллизия первых произведений, впитавших в себя живые наблюдения за повадками и нравами купечества, определялась социальными причинами, то в этой пьесе, основой которой является фольклор, автор обращается преимущественно к морально-этическим проблемам.

Основная мысль драмы так сформулирована самим Островским в его черновой заметке: «Идея пьесы „Божье крепко, а вражье лепко“. Брак — дело божье. — Любовь и сожитие только крепки в браке, только над браком благословение, в браке мир и тишина, несчастие легче переносится, счастие усторяется. Нелюбовь между супругами всегда приводит к дурному и показывает на отсутствие нравственных начал по крайней мере в одном из супругов».

Пьеса строится на конфликте в душе героя идеи долга и человеческого желания, заостренного драматургом до степени своеволия. При этом априорно, уже в названии декларируется безусловное подчинение долгу, смирение перед «заветами».

Критики из молодой редакции «Москвитянина» высоко оценивали драму, которая родилась в их кружке, была вдохновлена их беседами, их симпатиями, всей той духовной атмосферой, которой дышали и жили младославянофилы.

Один из первых печатных откликов принадлежит Тертию Филиппову. В «Русской беседе» он поместил большую статью, в которой оценивал пьесу с ретроградных, ветхозаветных позиций, превознося все то, что представляет самые слабые ее стороны. «Мысль этого произведения, — писал критик, — прекрасно выражается его заглавием: „Не так живи, как хочется“, особенно если прибавить другую половину пословицы: „а как бог велит“; но еще лучше можно бы выразить ее другой пословицей, тут же употребленной: „божье-то крепко, а вражье-то лепко“. Здесь под божьим должно разуметь начало закона, под вражьим начало страсти, воюющей противу закона». По мнению Филиппова, Островский проповедует «кроткую покорность судьбе», терпение — качества, за которые он особенно хвалит автора.

Вместе с тем, Филиппов считает, что «это произведение, так прекрасно задуманное <…> по исполнению слабее всех других, дотоле писанных произведений г. Островского». Главным недостатком пьесы критик называет «слабость в создании характеров», в частности неудачное исполнение фигур Петра и Еремки. Петру следовало придать больший размах, разгул; у Островского же Еремка «похож более на шута, чем на колдуна и вовсе уж не производит на читателя того околдовывающего впечатления, какое всегда есть в народном изображении этих лиц». Еремка пошл, вызывает своими словами скуку и досаду.

Не удовлетворяет критика и развязка драмы: «..здесь г. Островский показал свою обычную слабость; он не умеет никогда свести своего действия к круглому заключению, которое удовлетворило бы чувству читателя».

Причины недостатков пьесы Филиппов усматривает в неизжитом влиянии на Островского натуральной школы: «…ему как будто мешает ложный стыд и робкие привычки, воспитанные в нем натуральным направлением».