Не так давно - [83]

После вчерашнего проливного дождя земля была мокрой, стоял густой туман. Мы нашли в лесу маленькую ложбинку и развели костер. Ближе всех к костру подсел Денчо. На нем были новые брюки, новая кепка и первый раз обутые постолы из бычьей кожи. Вшей, с которыми он пришел к нам, уже не было и в помине. Наши верные помощницы-крестьянки обстирали, отмыли Денчо, дали ему чистую одежду.

Кто сиживал у костра в дождливую, туманную пору, может представить себе, какое удовольствие в такой обстановке — рассказывать разные истории и предаваться приятным воспоминаниям. Вот и Денчо с волнением рассказывал нам, как перешел на нелегальное положение, как односельчане — Георгий Велков, Георгий Маринов, Станко Йорданов — проводили его до сербского села Црвена-Ябука, как во время столкновения между Вторым южноморавским отрядом и болгарской полицией, происшедшего в первую же ночь по его прибытии в отряд, он чуть было не погиб от партизанской пули. Денчо полностью оправдывал в этой истории югославских партизан, потому что когда они вступили в бой, он заговорил не по-сербски, а по-болгарски, а многие из югославов не знали, что он из их отряда. «Руки вверх!» — строго крикнул ему югославский боец и навел на него винтовку. Растерявшийся Денчо подчинился и поднял руки. Только благодаря партизану-болгарину Трифону Балканскому он остался жив.

С большим воодушевлением рассказывал нам Денчо о нем и о другом партизане — болгарине Георгии Гелишеве (Шумском). Оба они по указанию партии еще в 1942 году дезертировали из болгарских оккупационных войск в Югославии и вступили в партизанский отряд. Воспоминания о сердечной встрече с ними в отряде и о боевой дружбе с партизанами Радко Павловича (Чичко) снова вернули Денчо к тем дням. Задумавшись, он умолк, положил на колени голову да так и заснул. Задремали и мы с Делчо. Но вскоре меня разбудил запах горящей шерсти. Новенькая кепка Денчо свалилась с головы в костер и уже успела наполовину обгореть. Я решил не будить его из-за этого и снова постарался заснуть. Долго ли мы спали, я не знаю, но когда я проснулся, Денчо «горел» опять — на этот раз он прожег штанину новых брюк. Теперь уж я не только разбудил его, но и хорошенько отругал за нерадивость.

— Славо, не брани меня, — умоляюще сказал он. — Очень уж спать хочется.

— Спи себе на здоровье, только кто тебе будет покупать каждый раз новую одежду, если ты будешь так ее жечь? — ответил я насмешливо.

Денчо устыдился и замолчал. Молчали и все мы.

Хотя уже рассвело, но из-за тумана невозможно было ничего разглядеть даже на недалеком расстоянии. А мы явственно слышали скрипение повозок. Люди уже поднялись и принялись за работу. Принялся за работу и Денчо. Он пытался починить прожженные брюки и тяжело вздыхал. Это занятие, которое в иных условиях он предоставил бы своей матери — добрейшей бабушке Анне, — напомнило ему о ней, об ее ласковой улыбке, погашенной теперь фашистами, которые выслали ее, несмотря на преклонный возраст, и заставили, словно преступницу, трижды на день расписываться в свиштовском околийском управлении полиции.

А в чем она было повинна? Только в том, что родила и вырастила сына с честной душой, готового отдать себя всего служению людям. Когда партия призвала его сражаться за свободу — личное благополучие и спокойствие стали для него далекой мечтой. Хотя он знал, что если возьмется за оружие, фашистские власти всю свою ненависть к нему обратят на его родных, он в это жестокое время не мог поступить иначе. Нам и нашим родным выпала честь бороться и страдать за благо народа, и мы гордились этим.

Денчо понял, что он и сам сумеет залатать дыру — вдали от матери у него не было другого выхода, кроме как самому по мере сил следить за своей одеждой. Ничего, что стежки ложатся не по правилам, а шов получается грубым. Хорошо, худо ли зашито — важно, что зашито.

— Это тебе наука, — сказал Делчо. — В другой раз, когда захочешь спать, ноги в костер класть не станешь.

— Хватит меня корить, Гошо, я же не нарочно сделал это! Мало меня Славо ругал — теперь ты за меня взялся!..

Денчо был самым младшим из нас троих и, следовательно, самым любимым. Мы с Делчо были к нему особенно внимательны. За все время нашей партизанской жизни мы ни разу не поссорились и не нагрубили друг другу. Даже серьезные замечания часто делали в шутливой форме, но это ни в малейшей степени не способствовало несерьезным отношениям. Наша дружба была простой, но настоящей и полной глубокого смысла.

У нас существовало правило: если есть возможность наесться — едим, пока желудок не откажется принимать пищу, если есть нечего — затягиваем пояс до последней дырочки. Верные этому правилу, мы единодушно решили уничтожить все, что нам дала тетя Доца. Расположившись поудобней, мы открыли наши котомки и без особого труда умяли две буханки белого хлеба и все масло, а от повидла осталась самая малость.

— Теперь, если нагрянет полиция, — сказал Денчо, — бежать нам будет трудновато, зато им не удастся поживиться нашим харчем.

— Ну-ка помолчи, — прервал его вдруг Делчо, — как-будто бы ружейный выстрел.

— Выстлел, выстлел, — ты все выстлелы слышишь, — безобидно передразнил его Денчо и засмеялся.