Не так давно - [79]

— Ох, Ванчо, и я едва дышу, — отозвалась Бонка. — Да и у кого просить, когда каждый нагружен сверх сил.

— Еще немножко, девчата, еще совсем немножко, и мученья ваши кончатся, — успокаивал их Велко.

— Пора сделать привал.

Я слышал этот разговор, но вмешиваться не хотел, мне казалось, что так они отвлекаются немного и время пройдет для них быстрее, на гору они взберутся легче.

До поляны на Большой Рудине, где я рассчитывал устроить привал, оставалось еще минут десять пути. После утомительной ходьбы с тяжелым грузом продолжительный отдых среди красивой природы подействует на ребят, как целительный бальзам. Именно поэтому и нужно было им потерпеть еще малость.

И вот, наконец, мы на поляне, где бьет родничок; вся она залита солнцем; роса уже просохла на листьях и воздух напоен запахом медуницы. Сбросив поклажу, почти все тут же сняли с себя верхнюю одежду и пошли поплескаться в холодной водичке. Виолета осталась. Она вытерла платочком с лица пот, глубоко вздохнула и, обернувшись к Стефану, сказала тихонько:

— Мне очень тяжело. Никогда я не чувствовала себя такой слабой.

Это вырвавшееся из глубины души признание заставило Стефана вздрогнуть и по-другому взглянуть на Виолету. В ее глазах он увидел не столько усталость, сколько страдание, тоску, томленье. Стефан подошел к ней, впился взглядом в эти печальные глаза. Виолета поняла. Это было не просто обыкновенное сочувствие, а что-то куда более глубокое — оно читалось и в его глазах, и на всем его лице. И она доверилась ему. Сталкиваясь с трудностями и чуть ли не безысходностью, в которой она находилась в последнее время, она все чаще и чаще подумывала о самоубийстве.

Отчаянье Виолеты было сигналом того, что с людьми надо усилить политическую работу.

* * *

Третье подряд выступление партизан вызвало еще большую тревогу фашистской администрации. В своей бессильной злобе она предприняла жестокие меры против наших семей, арестовала их и выслала в самые отдаленные концы страны. Когда фашисты убедились, что и это не заставило нас сложить оружие, они приступили к формированию так называемых контрачет. Такая контрачета из шестидесяти человек была сформирована в Софии. Главарем ее стал наш земляк — трынчанин Борис из села Насалевцы, совершивший в Греции десятки бесчеловечных убийств женщин и детей. Из таких же примерно типов состояла и вся контрачета — туда специально подбирались подонки и садисты. Кроме жалованья, выплачиваемого им, они получили право грабить население, забирать у него все, что им приглянется. Это был новый узаконенный разбой. По ночам они стучались в ворота и окна крестьян, представлялись партизанами, провоцировали честных людей, а затем подвергали их зверским истязаниям. Продовольствия контрачеты не покупали. Они крали у крестьян овец, поросят, кур и жили, как когда-то жили турецкие беи. Днем приставали к девушкам и молодухам, а по вечерам уходили на поля и стреляли, принуждая работавших там людей еще засветло расходиться по домам. Запрещено было зажигать лампы. По освещенным окнам стреляли без предупреждения. Женщинам и мужчинам, которые до наступления темноты не успевали вернуться с гор или с поля, жестоко доставалось. До сих пор на теле Райны Павловой из села Боховы остались следы страшных побоев — ее избили за то, что она вернулась из леса с пустой торбой. В школьном здании села Стрезимировцы бандиты из контрачеты обесчестили пять женщин, арестованных по подозрению в пособничестве партизанам. В селе Црвена-Ябука они безо всякой причины убили деда Станчо, украли у нескольких девушек приданое, а одну обесчестили. Напившись в Слишовцах, они до смерти избили пожилого крестьянина, убили теленка и съели его, объяснив, что он напоролся на их засаду. Подобных бесчинств контрачеты совершили бесчисленное множество, и поэтому против них поднялось возмущение всего населения. Десятки крестьян по указанию партии отправляли правительству полные возмущения письма и требовали немедленно убрать контрачеты из околии и прекратить издевательства над невинными людьми. Однако ко всем этим письмам и прошениям фашистские правители оставались глухи и немы.

Когда же протестов набралось так много, что не предавать их огласке стало уже невозможно, фашисты вынуждены были выполнить волю народа и расформировать контрачеты. Но вместо них немного позднее была создана куда более страшная жандармерия.

В СЕМЬЕ БАБУШКИ ТОНКИ

— Пойдем в Бохову, — предложил Делчо вскоре после стрезимировской операции. — Послушаем, что там говорят насчет наших дел, познакомим Денчо с нашими людьми да и узнаем подробности про высылку твоих родных.

Я не возражал, и после нескольких часов утомительного пути Делчо, Денчо, Велко и я встретили рассвет в кошаре бабушки Тонки.

Первой нас обнаружила Ценка. Она сразу же побежала сообщить об этом бабушке и тотчас вместе с нею вернулась обратно. Они принесли нам завтрак, а мы подарили им полкруга сыра. Мы на этот раз сделали хорошие запасы. Хотя сыр изготовляли из молока, которое забирали у трынчан, многие из них даже не знали его вкуса. Сельские шутники утверждали, что сыр потому имеет такой резкий запах, что его, когда изготовляют, месят ногами. Возможно, по этой причине бабушка Тонка и Ценка с недоверием и любопытством смотрели на наш подарок.