Не так давно - [155]
Дядюшка Кольо жил борьбой партии и правильно разбирался в обстановке. Из разговора с ним я понял, что он не на словах, а на деле готов помочь нашей борьбе.
Дядюшка Кольо не был трусливым. Без всяких оговорок он позвал к себе в дом старых коммунистов Георгия Каракашева и Стояна Илиева, и в этот же день организовали партийную группу. Тимчо мы тоже дали поручение — заняться в селе созданием ремсовской организации, на которую в дальнейшем можно будет опереться.
Встреча с дядюшкой Кольо и его семьей еще раз заставила меня подумать о борьбе и о людях, которых мы ждем, но которые не идут к нам, а также о людях, которые ищут нас сами. Среди народа есть много хороших, честных людей, которые, не колеблясь, поддержат нас, только дай знать. Может быть, преждевременно сразу было давать этим людям правильную характеристику, но, как говорится, погожий день познается с утра. То, что понравилось нам обоим, были простота и прямота, с которой разговаривали хозяин и его дети. В их словах и жестах не было фальши. И все-таки люди узнаются не в разговорах, а на деле. Нам предстояло проверить и дядюшку Кольо и каждого члена его семьи. Суровая и жестокая борьба — пробный камень для каждого: чистый металл непременно блеснет, а ржавчина отвалится…
До села Ярловцы было неблизко, но Райчо ни разу не пожаловался на усталость. Меня поражала его бодрость и выносливость. У него была какая-то особенная нервная система, которая держала его в постоянном напряжении. Насколько Денчо был специалист по части сна и ухитрялся заснуть даже на ногах, настолько Райчо был неутомим, казалось, он обладал секретом бодрости.
Он не любил говорить о семье. Может быть, боялся поддаться чувству тоски, которая притаилась в его горячем отзывчивом сердце.
На этот раз Райчо был в хорошем настроении и разговорился. Это настроение ему придала весточка от его стариков, как он их называл. Они писали, что живы и здоровы, просили всем передать их добрые пожелания. Деду Тако очень хотелось, чтобы мы скорее свергли фашизм и заменили фашистскую власть народной.
Бабушка Бона, как каждая женщина, была привязана к дому, к хозяйству, к земле, к детям и, конечно, больше переживала за благополучие семьи, дома. Потому Райчо сейчас чаще вспоминал мать, ее теплоту и заботу, повторял ее слова, мысли.
О родителях и близких мы обычно вспоминали в пути, когда уже были обсуждены события дня, когда деловые разговоры были исчерпаны.
— Что-то поделывают мои старики? — бывало, вздохнув, как бы неожиданно спросит кто-то из партизан.
Что поделывают? По три раза в день являются в полицейский участок отмечаться в специально заведенных на них списках. Терпят унижения от каждого типа в полицейском мундире. Единственной радостью для них были добрые вести из нашего отряда, которые приходили и к ним в далекие края, куда их выслали. Иногда до них доходили наши короткие письма, которые могут понимать только матери.
Когда проходили через Радовское поле, Райчо остановился, поднял в театральном жесте руки и стал читать длинное шуточное стихотворение, должно быть, принадлежавшее какому-то радовскому патриоту:
Я чувствовал, что он хочет уйти от воспоминаний о близких, он декламировал, стараясь снова стать суровым и невозмутимым. Бывало, натыкались на засаду или случайный выстрел разрывал тишину. Райчо никогда не паниковал. Откуда черпал силы этот невысокий худощавый парень?
12 февраля мы снова вернулись в Ярловцы. Переночевали у одного из наших ятаков, а рано утром позвали к себе Захария Таскова. Он уже подготовил молодежь к отправке в отряд. Вечером молодежь должна была собраться около Тричковых кошар. Подготовка, однако, не осталась тайной. Поняв, что часы их легальной жизни сочтены, молодежь начала волноваться, некоторые проявляли сентиментальность. Одни посвятили в свою тайну родителей, другие поверили ее любимым. Вечером в селе началось заметное оживление. Собирали носки, рукавицы, довязывали свитеры, шили теплую одежду, дел все прибавлялось и прибавлялось. Нашу квартиру знали только Захарий и Богдан Иванов. Другие товарищи не знали, что мы в селе. Наше пребывание здесь надо было держать в строгой тайне, иначе все непременно пришли бы к нам, и тогда нам пришлось бы открыть и себя, и наших ятаков.
В назначенный час ухода в кривых проулках села началось прощание. Одних провожали сестры и матери, другие старались хоть на минутку остаться наедине с любимыми девушками. Одни не сдерживали слез, другие сохраняли бодрость. Обещания, клятвы верности…
— Будьте мужественны, наступит весна, и мы придем к вам.
— Уж если вы такие храбрые, идемте сейчас. До весны управимся и без вас, — отвечали шутливо ребята, отправляясь к Тричковым кошарам.
Нерешительность проявили только Райчо Тодоров и Борис Митов. Борис прикинулся больным и вообще не вышел из дома, а Райчо хоть и простился с близкими и пришел в назначенное место, но что-то его тянуло назад, и, пробормотав, что ему надо привезти кушетку из Софии, он, потупясь, поплелся обратно, провожаемый насмешками ребят.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Автор — полковник Красной армии (1936). 11 марта 1938 был арестован органами НКВД по обвинению в участии в «антисоветском военном заговоре»; содержался в Ашхабадском управлении НКВД, где подвергался пыткам, виновным себя не признал. 5 сентября 1939 освобождён, реабилитирован, но не вернулся на значимую руководящую работу, а в декабре 1939 был назначен начальником санатория «Аэрофлота» в Ялте. В ноябре 1941, после занятия Ялты немецкими войсками, явился в форме полковника ВВС Красной армии в немецкую комендатуру и заявил о стремлении бороться с большевиками.
Анна Евдокимовна Лабзина - дочь надворного советника Евдокима Яковлевича Яковлева, во втором браке замужем за А.Ф.Лабзиным. основателем масонской ложи и вице-президентом Академии художеств. В своих воспоминаниях она откровенно и бесхитростно описывает картину деревенского быта небогатой средней дворянской семьи, обрисовывает свою внутреннюю жизнь, останавливаясь преимущественно на изложении своих и чужих рассуждений. В книге приведены также выдержки из дневника А.Е.Лабзиной 1818 года. С бытовой точки зрения ее воспоминания ценны как памятник давно минувшей эпохи, как материал для истории русской культуры середины XVIII века.
Граф Геннинг Фридрих фон-Бассевич (1680–1749) в продолжении целого ряда лет имел большое влияние на политические дела Севера, что давало ему возможность изобразить их в надлежащем свете и сообщить ключ к объяснению придворных тайн.Записки Бассевича вводят нас в самую середину Северной войны, когда Карл XII бездействовал в Бендерах, а полководцы его терпели поражения от русских. Перевес России был уже явный, но вместо решительных событий наступила неопределенная пора дипломатических сближений. Записки Бассевича именно тем преимущественно и важны, что излагают перед нами эту хитрую сеть договоров и сделок, которая разостлана была для уловления Петра Великого.Издание 1866 года, приведено к современной орфографии.
Иван Александрович Ильин вошел в историю отечественной культуры как выдающийся русский философ, правовед, религиозный мыслитель.Труды Ильина могли стать актуальными для России уже после ликвидации советской власти и СССР, но они не востребованы властью и поныне. Как гениальный художник мысли, он умел заглянуть вперед и уже только от нас самих сегодня зависит, когда мы, наконец, начнем претворять наследие Ильина в жизнь.
Граф Савва Лукич Рагузинский незаслуженно забыт нашими современниками. А между тем он был одним из ближайших сподвижников Петра Великого: дипломат, разведчик, экономист, талантливый предприниматель очень много сделал для России и для Санкт-Петербурга в частности.Его настоящее имя – Сава Владиславич. Православный серб, родившийся в 1660 (или 1668) году, он в конце XVII века был вынужден вместе с семьей бежать от турецких янычар в Дубровник (отсюда и его псевдоним – Рагузинский, ибо Дубровник в то время звался Рагузой)