Не так давно - [104]

К селу мы подошли незамеченные никем. Никто не догадывался о нашем присутствии даже, когда мы заняли исходные позиции для атаки. Огороды и сады служили нам превосходным укрытием.

Поскольку архив общины помещался на втором этаже частного дома и у нас не было времени вытаскивать его на дорогу, мы сожгли его на месте, своевременно предупредив живущих в нижнем этаже, чтобы они покинули помещение. Когда я сообщил об этом владельцу дома, его маленькая дочка, показывая на окно, спросила:

— Дяденька, вы ведь не поджигаете дома?

— Никогда, девочка, но на этот раз у нас нет времени вытаскивать архив. Государство вам построит новый дом.

Вскоре архив был объят пламенем, и мы ушли помогать второй группе, действовавшей против полиции.

Участок помещался в легкой постройке. Перед домом не было никакой ограды, и вход в него был прямо с улицы. Но с боков дом был огорожен высокой каменной стеной, перескочить через которую было непросто. Позиция полицейских была выгодной. Они заблаговременно подготовили на чердаке позиции, удобные для отражения нападения, и оттуда обстреливали из автоматов всю улицу и противоположные дома, в которых жили наши люди.

Симка Гюрова — мать нескольких детей, большинство которых было членами РМС, — с самого начала перестрелки подошла к окну и стала смотреть, что происходит. Она беспокоилась о своем муже — человеке сознательном, которого староста назначил в сельскую стражу. Поскольку ему предстояло на следующий день молотить, он попросил какого-то односельчанина поменяться с ним сменами — он в первую, а тот во вторую. Так и сделали. Но не к добру это было для славного деда Гюро.

Мы с ним были старые приятели. Нас познакомила его дочка Станка в январе сорокового года, во время выборов в Народное собрание. Сам Гюро был не очень грамотным, но благодаря влиянию своего сына Стояна и дочери Станки, той самой девушки, которая была членом подпольного руководства строительных рабочих в Софии, он хорошо разбирался в политике нашей партии и всегда поддерживал ее. Стоян уже несколько месяцев сидел в тюрьме за коммунистическую деятельность; это еще больше озлобило старика против фашистов и теснее привязало к коммунистической партии.

Симка Гюрова не долго стояла у окна — пули быстро заставили ее спрятаться. Ползком добралась она до крышки, которая прикрывала вход в погреб, осторожно приподняла ее и спустилась по лесенке в безопасное место, так и не сумев предупредить мужа, чтоб он был поосторожней.

А пули продолжали цокать по валявшимся на улице камням, со свистом влетали в окна, впивались в стены домов.

В это время дед Гюро искал партизан, чтобы отдать им свою винтовку, показать им, как пройти к участку и захватить полицейских. Но пока он бродил в темноте среди дыма и пыли, какая-то шальная пуля, видимо, рикошетом ранила его в живот, и он упал. Стараясь не стонать, он подозвал одного из наших товарищей, отдал ему ружье и патроны, даже не назвав своего имени, да так и остался лежать тяжело раненный возле ступенек кооперативной лавки. На следующий день его отнесли в больницу, но из-за недостатка внимания врачей, в дела которых вмешалась полиция, через две недели он скончался.

Бой затянулся. Полицейские, забаррикадировавшись на чердаке и заняв другие выгодные позиции, продолжали оказывать сопротивление. А в ночной тишине стрельба слышалась далеко. Нарушение телефонной связи с городом, находившемся всего в восьми километрах, могло надоумить тамошнюю полицию, что в направлении Филиповцев что-то произошло, и заставить ее выслать сюда подкрепление. Да и патроны у нас подходили к концу. Продолжать перестрелку было совсем ни к чему. Необходимо было как можно быстрее ликвидировать полицейское гнездо. Мы решили забросать помещение участка гранатами, и разрушив его, вынудить полицейских сдаться. Бросили всего две гранаты — и их автоматы замолкли.

Ушли мы к Завальской Купе — лесистой высоте в окрестностях села Ярославцы.

Переход от Филиповцев до Завальской Купы был довольно напряженным. Войдя в село Завала, отряд уже оказался на территории Брезникской околии. До сих пор нам все никак не удавалось разрушить сыроварню в Ярославцах, и вот теперь такая возможность представилась.

Вечером мы спустились прямо к Ярославцевской сыроварне. Охраны не было. Брынза в кадках уже перебродила и, казалось, ждала нашего прихода.

Только мы принялись за дело, как прибежало несколько крестьян.

— Ребята, погодите, не выбрасывайте брынзы — она оставлена для нас, — сказали они.

— Хорошо, не будем, — согласились мы. — Раз брынза ваша — нам незачем уничтожать ее.

— Дай вам бог здоровья. Вот это называется разумные люди, — сказал бай Исай, наш ятак.

Мы покончили с сыроварней и, сопровождаемые крестьянами, отправились на площадь. Наш патруль уже держал речь перед парнями и девушками. Среди них я узнал Станку и Зору — дочек бая Исая. Увидев меня, они отделились от компании и подошли поздороваться.

— Твой дождевик у нас. Я сейчас принесу его, — шепнула мне на ухо Станка.

Я очень обрадовался. Это был тот самый дождевик, который Делчо бросил в июле во время перестрелки с полицией. С того дня его берегли ремсисты — активисты молодежного движения, твердо надеясь на встречу.