— Да. — Коротко роняет пуштун. — Хоть и не за себя. Но сильно.
— А это — иллюстрация к первому постулату: пугать надо тем чего боится конкретный человек. Вот нашего Актара у противоположной стороны очень хорошо вышло испугать: мозги ему отшибло напрочь, — смеюсь, приподнимаясь в седле. — Он порывался прямо там идти врукопашную, не глядя ни на что…
— Всё так, — спокойно кивает Актар. — Ты неглуп, я всегда это говорил… Меня мало чем можно напугать. НО случись что с ней, — кивок в сторону Алтынай, — и лично в моей жизни это стало бы едва ли не наибольшей трагедией. Объяснить, почему?
Лично мне и так понятны все его резоны, потому оставляю вопрос без ответа.
Во-первых, без Алтынай набирающее силу «народное строительство» в провинции теряет легитимность и результаты труда общин становятся предметом изъятия со стороны любой власти (в зависимости, передадут ли землю Шаху).
Во-вторых, старик прикипел к Алтынай и в беседах с ней проводит порой больше времени, чем со всеми остальными, вместе взятыми.
В-третьих, ответственность за женщину, находящуюся на твоём попечении. Для пашто это краеугольный камень культуры. И хотя Алтынай имеет свои собственные соображения, кто из них с Актаром на чьём попечении, но вслух она ему этого никогда не говорит (потому что умная и деликатная).
— Приятно, — открыто и простодушно улыбается Алтынай, отсвистывая что-то непонятное.
Затем разведя руки, она прихватывает поводья наших с Актаром коней одновременно. После чего выстраивает трёх лошадей бок в бок и просовывает свои ладони нам подмышки.
Актар моментально расплывается, как снег на огне.
Я не очень люблю подобные кавалерийские упражнения и трюки (совсем не люблю, если честно), но сейчас не тот момент, чтоб качать права либо что-то корректировать.
Какое-то время трясёмся таким образом (в неудобном лично для меня положении).
Тут, кстати, надо понимать, что подобный прямой тактильный контакт для многовековой культуры пашто — прямой запрет. Ну не может женщина — вот так, просто так — касаться мужчины. Тем более, чужого и на людях.
Актар, естественно, подобный демарш воспринимает исключительно как знак близкого расположения к себе (а не как различие обычаев) и после каждого такого прикосновения Алтынай потом цветёт по половине дня.
А она, как мне кажется, вполне осознанно этим пользуется (когда требуется разрядить напряжение).
— Есть что-то, что лично мне ещё следует принять во внимание? — деловито спрашивает Актар, полностью оттаяв душой через пару километров. — Кроме того, что в страхе и в волнении лично мне ничего быстро решать не стоит?
Я, кстати, регулярно поражаюсь его способности делать хорошие выводы в самых плохих (для него) ситуациях, не смотря на любой понесённый им эмоциональный ущерб.
— А давайте посоветуемся. Тот Нурислан, который… — делаю паузу, убеждаясь, что меня понимают и слушают. — Вот у него на связи в нашем городе были полтора десятка незнакомых между собой людей, из местных, которые могут нам очень осложнить жизнь в городе. Особенно в вопросах, связанных с возможной передачей Провинции Шаху.
— Отравить колодцы и одного за ночь хватит, — понимающе кивает Актар.
— Или мясо на леднике, — ёжится Алтынай.
— И многое, многое другое, я вам даже рассказывать не буду всех возможностей… Вот мне кажется, что их всех надо срочно изловить. Правда, я не могу придумать, как это сделать, чтоб была соблюдена справедливость, — задумываюсь на мгновение. — Ведь для соседей и обывателей, они — простые жители. И только мы знаем, что они на самом деле регулярно получают немалые для них деньги совсем за другое. И это «другое» часто противоречит и божьим законам, и человеческим.
Благодаря Разие, из головы задержанного в Бамиане мы вытащили все подробности. Которые для меня выглядят как вполне себе работающие основная и дублирующая агентурные сети. Только вот не знаю, какими словами и понятиями это объяснять с е й ч а с.
«Сети», кстати, были вполне себе саморегулируемыми. Имели собственные независимые (пересекающиеся и опять дублирующиеся) планы мероприятий, на самые разные случаи; в том числе если этот «Нурислан» исчезнет. Для местного общества, со скоростью звука впадающего в панику от всего нештатного — за глаза, если в угрожаемый период. А проверять «наследников Нурислана» на профессионализм, выучку и добросовестность мне почему-то не хочется.
Плюс, но тут неточно, вроде бы существует даже склад той самой дряни, от которой я на границе бегал по горам от тамошних вояк и ел человечину. Зачем его оставили — могу только догадываться.
Не иначе как на тот случай, когда землю вместе с народом решат передавать Шаху, а народ воспротивится.
Пустые изумрудные копи в горах гораздо лучше, чем они же — но с бунтующим в окрестностях народом. Условия вырабатываемых с Исфаханом соглашений нам, естественно, неизвестны.
— Я бы не громоздил сложностей, — бухает в лоб Актар. — Алтынай вообще устраняем от того вопроса, поскольку земли как-бы принадлежат пашто. Согласен? — он испытывающе смотрит на меня, под любопытным взглядом Алтынай.
— И что ты предлагаешь? — задаю встречный вопрос в стиле Иосифа.
