— Нет, родом из Северного Полесья. Второй детский дом. В Ужуме после срочной служил сверхсрочную, женился на местной.
— Нам отсюда про Ужум не слыхать, почему часть расформировали?
— Так нет больше у Её Августейшества границ, которые по горам проходят. Все горы Кименистану достались. Горно-стрелковые части для охраны пограничных перевалов больше не нужны, те перевалы теперь в другой стране.
— Не продолжай, паря, ясно всё…
Дед молча поворачивается и шагает к складу, бросив через плечо:
— За мной топай.
В складе свет идёт от каких-то странных пятен на стенах. Видать, местная магия, раз колледж с таким названием. Дед ведёт меня к самому дальнему стеллажу, выдёргивает откуда-то огромный мешок, вручает его мне и по пути кидает в него запечатанные тканевые пакеты, похожие на наволочки:
— Летняя. Зимняя. Парадка зимняя. Парадка летняя. Ботинки парадные. Ботинки штурмовые. Ботинки зимние…
К концу ряда стеллажей я добираюсь, нагруженный как ишак. А неплохо тут снабжают личный состав, что сказать. У двухместного письменного стола «лицом к лицу» дед подцепляет носком ноги табурет, выдвигает его и говорит:
— Располагайся.
Далее из стола появляются среднего качества бумага и карандаш:
— Пиши прошение о предоставлении отдельного кубрика в связи с необходимостью лечебных процедур по ранению. Номер креста укажи в подписи.
— На чьё имя писать?
— Паря, тебя и правда, видать, контузило. Не на чьё имя, а от кого.
Стандарты местного делопроизводства в голове обозначились не сразу, сглупил.
Местная письменность, слава богу, вместе со знаниями обстановки в голове всё же всплывает, потому заявление пишу без проблем, хотя и корявым почерком. С номером креста — вообще всё просто. Единица. По числу выживших. В этой армии посмертно и по мирному времени не награждают, стало быть, до конфликта награждённых в пограничном округе не было. А ордена здесь эмитируются почему-то каждым округом отдельно. По единому стандарту — но со своими цветами на ленте.
Дописываю прошение и двигаю через стол к деду, который сидит напротив меня. Он смотрит на моё письмо и роняет:
— Видать, здорово тебя приложило. Ну и каракули. На, — и двигает через стол простую металлическую пластинку. Видя, что я не врубаюсь, говорит:
— Пошли, поселю. У вас там в глухомани, видать, неконтактных запоров не было.
Мы снова топаем через плац, проходим мимо учебного корпуса, дальше — через парк (а хорошо тут! Если забыть обо всём остальном) и упираемся в трёхэтажное здание белого камня, похожее на санаторный комплекс. Дед входит впереди меня, подымается на второй этаж, прислоняет пластинку к наглухо закрытой двери без ручек и скважин, что-то внутри щёлкает и дверь открывается.
Мне сегодня досталось во всех смыслах, потому удивление на лице скрыть даже не пытаюсь. Дед, впрочем, принимает это как должное:
— А то! Это вам не ваша допотопная древность. Всё по последнему слову.
— Батя, а этой пластинкой любую дверь можно открыть?
— Окстись! Одна дверь — одна пластинка. Если сломаешь или утеряешь — приходи, сделаем новую.
— А кто ещё со мной на этаже? — спрашиваю, видя, что кубрик всего на одного человека. Даже дверь в свой санузел есть.
— Никого. Лазарет тут. ТЫ ж подал прошение, что тебе долечиваться надо. Вот тут — самый целебный эфир, начмед лично поддерживает. Окромя тебя вряд ли кто жить будет: дворяне в городе и живут, и лечатся, если что. По штату лечильный сектор положен — вот он и есть. Но жить один будешь.
Понимаю, что стучать лысиной об паркет уже пора:
— Батя, спасибо, удружил. Только отдариваться нечем… Расскажешь, как и где тут столоваться?
— Если казёнка — тут на первом этаже и кухня, и выдача. Ты, как живущий в лечильне, можешь приходить в любое время. Но с собой не дадут.
— Да какое с собой! Спасибо и за это!
— Не скажи… Вот дворянчики в начале месяца пансион прогуляют, потом во вторую декаду — что родители пришлют, а в третью декаду сюда идут просить. Но три раза ж в день им ходит невместно — так они с собой просят. Декан строго запретил давать. Прогулялись — закаляйтесь.
— Да я то не дворянин. По мне — и за это спасибо. Мне с собой не надо.
— То-то и оно, что не дворянин, паря… Крест почему не носишь?
— Как с госпиталя вышел — даже подменку после комиссариата пришлось вернуть. В одном госпитальном халате остался. Мои — уже рассказал где, помочь некому. Вот крест и продал. Чтоб одеться, обуться и сюда доехать. Даже документы было некуда положить — халат без карманов. В комиссариате-то крест вручили и документы — а жалованье аннулировано, с даты роспуска части. А часть задним числом с даты оккупации расформировали. После того я ещё месяца три в госпитале валялся.
— Эва как… Впрочем, и вариантов не было… Жаль креста?
— Нет. Слишком дорого достался. Я б и сотню крестов сменял, чтоб…
Дед проходит по периметру достаточно немаленькой комнаты, по какой-то ошибке тут называемой кубриком, хлопает ладонью по стенам и их поверхности начинают светиться.
— В общем, паря, располагайся. Заранее ничего не обещаю, но если что — заходи. Постараемся помочь.
* * *
Часа полтора бездумно валяюсь на кровати, пытаясь привести мысли в порядок. Не получается, зато начинаю чувствовать голод.
