Не та дверь - [2]

- Ммм, - пробормотала она с напускной сонливостью, вновь вызвав у него улыбку, и полностью повернула голову так, чтобы он смог приникнуть своим ртом к ее губам.

Сначала он коснулся ее рта своим языком, проведя им легонько вдоль ее верхней губы, прежде чем позволить своим раскрытым губам крепко прильнуть к ее, тоже теплым и мягким, слегка приоткрытым, что выдавало ее, и устремившимся ему навстречу.

- Линдон, - прошептала она. Это был не более чем слабый вздох возле его рта.

Упругие груди, тонкая талия, приятно округлые ягодицы – было нечто удивительно эротичное в путешествии его руки по изгибам ее тела и по слою мягкого теплого хлопка между ее телом и его рукой. Более эротичное, нежели нагота на этой стадии любовной игры. Женщина, определенно, была опытной.

Возможно, даже чересчур опытной. Он был почти болезненно возбужден. Он любил долгие предварительные ласки. Ему также нравилась длительная игра внутри женского тела, но он всегда чувствовал себя обманутым и лишенным некоторого удовольствия, если обстоятельства вынуждали его к быстрому соитию. Его женщины нравились ему горячими, страстными и умоляющими о слиянии тел. Эта женщина пыталась обмануть его, даже сама не сознавая этого.

Он начал расстегивать пуговицы на груди ее ночной рубашки, ожидая, что она поднимет руки. Но она этого не сделала. Возможно, она намеревалась довести свое представление до конца. Возможно, она будет притворяться спящей даже после того, как он войдет в нее, и в то время, как он будет двигаться внутри нее. Он улыбнулся, глядя на смутные очертания ее тела, и почувствовал, как его дыхание участилось. Было что-то почти невыносимо соблазнительное в этой мысли. Он надеялся, что это и было ее планом.

Он просунул руку под ее рубашку - вдоль ее плеча и ниже – по ее груди, чтобы обхватить ее ладонью. Он почувствовал, что она немного напряглась, когда его большой палец потерся об ее сосок. Он обхватил сосок большим и указательным пальцами, слегка сжал его, желая, чтобы она расслабилась и продолжала притворяться спящей. Он вновь прижался своим ртом к ее рту, заставил его раскрыться, надавив губами, и медленно скользнул своим языком внутрь так глубоко, как только он смог. Она сглотнула, и он застонал.

А затем началось настоящее светопреставление. Он обнаружил, что сражается с мегерой, которая извивалась, молотила кулаками, царапалась, пиналась, кусалась и задыхалась под ним на кровати. На одно мгновение, - всего лишь на одно, он подумал, что она внезапно нарочно сменила тактику. А затем он осознал правду. Слишком поздно. Чересчур поздно. Она не кричала, и возможно существовал призрачный шанс, что он сможет улизнуть со своей одеждой из комнаты прежде, чем она сможет распознать личность нападавшего. Но даже этот призрачный шанс исчез.

Внезапно, прежде чем он смог вырваться на свободу из рук неизвестной женщины, так отчаянно защищавшей свою честь, вспыхнул свет. И послышался громкий, возмущенный, бранящийся голос. «Горничная», - понял он, когда рассудок начал возвращаться к нему, и резко повернул голову. Большая, очень разгневанная горничная, которая, должно быть, спала в соседней комнате. В одной руке она несла свечу.

- Ох, дьявол! - простонал он, поворачиваясь обратно, чтобы взглянуть на женщину на кровати, которая прекратила бороться. Она уставилась на него огромными глазами, ее лицо разрумянилось, темно-рыжие волосы в диком беспорядке разметались по плечам и обнаженной груди. Она была самой хорошенькой из всех молодых особ, которых он видел. Но он не мог вспомнить ее имени.

Но прежде чем его разум смог даже начать осознавать невозможность сказать хоть что-нибудь, чтобы облегчить ситуацию, горничная большим кулаком начала колотить его по голове и плечам, и он, защищаясь, вскочил с кровати.

Горничная завизжала.

Очаровательная молодая особа нырнула под одеяло.

- О, Боже, - простонал виконт, хватая свои панталоны и натягивая их, а затем протягивая руки за своей рубашкой и чулками. – Я прошу прощения, госпожа. Ошибся комнатой. Я думал, что это моя спальня. Должно быть, свернул не туда. Я так сожалею, что причинил Вам беспокойство.

Он покинул комнату как раз в тот момент, когда горничная, отошедшая от шока от того, что ей пришлось лицезреть обнаженного возбужденного мужчину, поставила свечу, чтобы воспользоваться обоими кулаками. Но она не последовала за ним.

Он вернулся в свою комнату с неловкой и глупой поспешностью, хотя никого не встретил на пути из восточного крыла в западное. Он швырнул рубашку и чулки на пол спальни и выругался так грязно, что это заставило бы покраснеть и самого бывалого солдата.

Дурак, глупец, болван! Что он знал о внутренних и внешних коридорах? Или о третьих и четвертых дверях? Что он знал об Элмдон-Холле, что позволило ему думать, будто он сможет прокрасться по нему в темноте и безошибочно найти вдову легкого поведения, которая возжелала его тела?

Возможно, впервые он почувствовал смущение. Но виконт Линдон не был дураком, даже если иногда и вел себя невероятно глупо. Он прекрасно осознавал, что любое смущение, которое он мог испытывать, было ничем по сравнению с последствиями совершенного им. Он не мог вспомнить, кем была эта девушка, хотя и был представлен всем остальным гостям по прибытии. Он не мог вспомнить, кем был ее отец. Может, это - сестра Бриндли? Да, решил он, скорее всего она. Но одно он знал точно. Рано утром он собирался отыскать этого отца или брата, настолько рано, насколько возможно, прежде чем этот отец или брат смогут найти его. Он собирался сделать девушке предложение, прежде чем отец или брат получат шанс вышибить ему мозги, вызвав его на поединок. Или возможно, мужчина даже не сочтет его достойным вызова на дуэль. Возможно, он просто наймет шайку головорезов, чтобы избить его и изуродовать его лицо до неузнаваемости, прежде чем вышвырнуть из Элмдона.