Не спи — кругом змеи! Быт и язык индейцев амазонских джунглей - [7]
Потом я узнал имена остальных собравшихся: Каапаси (Kaapasi), Ахоабиси (Xahoabisi), Оогиаи (Xoogiai), Баитигии (Baitigii), Аикаибаи (Xaikaibai), Аа’аи (Xaaxai). Женщины столпились перед входом, заглядывали внутрь, но в беседу не вступали — только хихикали, когда я пытался с ними заговорить. Тем временем я записывал себе простые фразы: «Я бросил карандаш», «Я пишу на бумаге», «Я встаю», «Меня зовут Оогиаи» и так далее.
Тут Дон запустил мотор лодки, и все тут же побежали к нему прокатиться, так что он сделал несколько кругов по реке перед моим домом. Обернувшись посмотреть на хижины, я с удивлением обнаружил, что остался один, и еще отметил, что в селении нет общей площадки: по два-три дома, почти что вросших в джунгли, стояли отдельно, и от них к другим хижинам шли узкие тропинки. До меня долетал запах дыма от каждого очага. Лаяли собаки. Плакали младенцы. Стояла сильная жара, воздух был очень влажный.
Начав работу среди пираха, я решил записывать языковой материал по возможности быстро и аккуратно. Однако стоило мне попросить кого-то из племени, нельзя ли мне с ними «почертить на бумаге» (то есть поучиться — kapiiga kaga-kai), они, хотя и были рады со мной позаниматься, неизменно говорили, что я должен поработать еще с одним из них: «Kohoibiuhiai hi obaaxai. Kapiiga kaagakaaibaai». Наконец я понял: есть какой-то Кохоибииихиаи, и я могу обучиться языку пираха у него. Я спросил коллегу-миссионера, не знает ли он, кого так зовут.
— Знаю. Бразильцы называют его Бернарду.
— А почему Бернарду? — спросил я.
— Бразильцы дают всем пираха бразильские имена, потому что не могут произнести их настоящие имена, — ответил он. — Наверно, поэтому же пираха дают всем пришельцам имена на своем языке.
И вот я стал ждать вечера, когда Бернарду, он же Кохоибииихиаи, вернется с охоты. Когда солнце уже клонилось к закату, пираха о чем-то громко заговорили, указывая на дальнюю излучину вниз по течению. В гаснущем свете сумерек я едва мог различить там силуэт каноэ с гребцом, которое поднималось по реке, прижимаясь к берегу, чтобы не попасть в сильное течение реки Майей. Индейцы из нашего селения что-то кричали гребцу, а он им отвечал. Все радостно смеялись, но я не понимал почему. Когда он привязал лодку у берега, я понял причину радости: в каноэ была свалена горка рыбы, лежали две тушки обезьян и большой гокко[8].
Я спустился по глинистому берегу к лодке и обратился к охотнику фразой, которую выучил за день: «Tii kasaaga Xoogiai» ‘Меня зовут Оогиаи’. Кохои (как и у нас, у пираха есть сокращенные формы имен) посмотрел на меня, скрестив руки на груди, и хмыкнул безразличным тоном. У него были почти африканские черты лица: курчавые волосы, редкая борода и почти черная кожа — в отличие от большинства пираха, скорее похожих на азиатов — например, Каабооги напоминал камбоджийца. Кохои сидел в лодке откинувшись, и разглядывал меня, но я видел, как напряглись все его мышцы: он был готов к броску в любой момент. Он не отводил взгляда, рот был плотно сжат — значит, он уверен в себе и чувствует себя хозяином положения. Индейцы подбегали к лодке за добычей, и он раздавал им куски мяса, говоря, что кому должно достаться. На нем были оранжевые штаны и больше ничего.
На второй день своего пребывания я начал с ним работать по утрам за столом в передней комнате большого дома, который построили себе Шелдоны. После обеда я прогуливался по деревне и расспрашивал индейцев об их языке. Я по-прежнему использовал стандартный одноязычный метод полевой лингвистики, который используют, когда не знают языка информантов: я указывал на что-нибудь, спрашивал, как это будет на их языке, а потом записывал ответ, надеясь, что мне ответили правильно. После этого я проверял это же слово с другими жителями селения.
Одна из особенностей языка пираха, которая меня сразу же поразила, — это отсутствие того, что в лингвистике называется «фатическая коммуникация», то есть общения с целью поддержать социальные и межличностные связи, выразить уважение к собеседнику (или, как иногда говорят, «погладить» его). Выражения вроде «здравствуйте», «до свидания», «как дела?», «извините», «пожалуйста», «спасибо» не сообщают, прямо или косвенно, каких-нибудь новых сведений о мире; скорее, они поддерживают взаимное уважение и добрые отношения между людьми. Но культура пираха не нуждается в такого рода общении. Фразы на пираха — это исключительно вопросы, утверждения либо приказы. У них нет слов «спасибо», «извини» и так далее. За многие годы я к этому привык и часто забываю, насколько это может поразить пришельца. Все, кто приезжает со мной к пираха, сразу спрашивают, как сказать, например, «здравствуйте» на их языке, и лишь недоуменно смотрят на меня, когда я отвечаю, что у пираха таких слов нет.
«Как начинался язык» предлагает читателю оригинальную, развернутую историю языка как человеческого изобретения — от возникновения нашего вида до появления более 7000 современных языков. Автор оспаривает популярную теорию Ноама Хомского о врожденном языковом инстинкте у представителей нашего вида. По мнению Эверетта, исторически речь развивалась постепенно в процессе коммуникации. Книга рассказывает о языке с позиции междисциплинарного подхода, с одной стороны, уделяя большое внимание взаимовлиянию языка и культуры, а с другой — особенностям мозга, позволившим человеку заговорить. Хотя охотники за окаменелостями и лингвисты приблизили нас к пониманию, как появился язык, открытия Эверетта перевернули современный лингвистический мир, прогремев далеко за пределами академических кругов.
Кто такие интеллектуалы эпохи Просвещения? Какую роль они сыграли в создании концепции широко распространенной в современном мире, включая Россию, либеральной модели демократии? Какое участие принимали в политической борьбе партий тори и вигов? Почему в своих трудах они обличали коррупцию высокопоставленных чиновников и парламентариев, их некомпетентность и злоупотребление служебным положением, несовершенство избирательной системы? Какие реформы предлагали для оздоровления британского общества? Обо всем этом читатель узнает из серии очерков, посвященных жизни и творчеству литераторов XVIII века Д.
Мир воображаемого присутствует во всех обществах, во все эпохи, но временами, благодаря приписываемым ему свойствам, он приобретает особое звучание. Именно этот своеобразный, играющий неизмеримо важную роль мир воображаемого окружал мужчин и женщин средневекового Запада. Невидимая реальность была для них гораздо более достоверной и осязаемой, нежели та, которую они воспринимали с помощью органов чувств; они жили, погруженные в царство воображения, стремясь постичь внутренний смысл окружающего их мира, в котором, как утверждала Церковь, были зашифрованы адресованные им послания Господа, — разумеется, если только их значение не искажал Сатана. «Долгое» Средневековье, которое, по Жаку Ле Гоффу, соприкасается с нашим временем чуть ли не вплотную, предстанет перед нами многоликим и противоречивым миром чудесного.
Книга антрополога Ольги Дренды посвящена исследованию визуальной повседневности эпохи польской «перестройки». Взяв за основу концепцию хонтологии (hauntology, от haunt – призрак и ontology – онтология), Ольга коллекционирует приметы ушедшего времени, от уличной моды до дизайна кассет из видеопроката, попутно очищая воспоминания своих респондентов как от ностальгического приукрашивания, так и от наслоений более позднего опыта, искажающих первоначальные образы. В основу книги легли интервью, записанные со свидетелями развала ПНР, а также богатый фотоархив, частично воспроизведенный в настоящем издании.
Перед Вами – сборник статей, посвящённых Русскому национальному движению – научное исследование, проведённое учёным, писателем, публицистом, социологом и политологом Александром Никитичем СЕВАСТЬЯНОВЫМ, выдвинувшимся за последние пятнадцать лет на роль главного выразителя и пропагандиста Русской национальной идеи. Для широкого круга читателей. НАУЧНОЕ ИЗДАНИЕ Рекомендовано для факультативного изучения студентам всех гуманитарных вузов Российской Федерации и стран СНГ.
Эти заметки родились из размышлений над романом Леонида Леонова «Дорога на океан». Цель всего этого беглого обзора — продемонстрировать, что роман тридцатых годов приобретает глубину и становится интересным событием мысли, если рассматривать его в верной генеалогической перспективе. Роман Леонова «Дорога на Океан» в свете предпринятого исторического экскурса становится крайне интересной и оригинальной вехой в спорах о путях таксономизации человеческого присутствия средствами русского семиозиса. .
Д.и.н. Владимир Рафаилович Кабо — этнограф и историк первобытного общества, первобытной культуры и религии, специалист по истории и культуре аборигенов Австралии.