Не спешите с харакири - [22]

Окрыленный счастливыми мгновениями, проведенными наедине с красоткой секретаршей, он безудержно тараторит:

— Но я не стану спешить с заявлением о том, что мне удалось покорить эту сияющую вершину.

— Ты прав, не стоит спешить, иначе ты рискуешь угодить в пропасть забвения.

— Ну и ну! Не хватало, чтобы ты начал выражаться, как японцы!

На этот раз, вместо того, чтобы искать такси, я иду в агентство «Хертц» и беру напрокат машину. Это замечательный Катчеворно — последний писк автомобильной моды. После этого я направляюсь я Кавазаки. Мы проезжаем богатые кварталы, затем менее богатые, и, наконец, бедные и совсем бедные, прежде чем попасть в супербедные. Удивительная вещь, но даже в самых забытых Богом уголках японцам удается сохранить чистоту. Это самая вымытая нация в мире, так как ее представители моются не менее одного раза в сутки.

Через час мы приезжаем в Кавазаки и каким-то чудом сразу же попадаем на улицу Фузи Хотъубе. Он поселился в довольно представительном квартале. Перед нами старая Япония. Восхитительные сады с искусственными ручейками и карликовыми кедрами, картонные домики, маленькие мостики, узенькие аллеи, посыпанные изумрудным гравием, чуете?! Берю полностью очарован.

— Эх! Увидела бы все это моя Толстуха! — вздыхает он.

Я притормаживаю и вскоре нахожу дом захаракиренного в самолете. Это изумительное сооружение, возвышающееся посередине любовно ухоженного сада, который отделен от улицы оградой высотой тринадцать сантиметров. Мы перепрыгиваем через нее на одной ножке и устремляемся к двери.

Звонок отсутствует, зато есть гонг. Я ударяю в него. Эта штука исправно вибрирует, но никто не отвечает. Тогда я решаю воспользоваться своим мальцом. Только на этот раз, мои дорогие и храбрые друзья, мне приходится иметь дело с японским замком — самым мерзким замком в мире. Я скоро смекаю, что нет смысла слишком упорствовать.

— А что, если взломать? — вздыхает Берю.

— Дверь?

— Нет, стену. Картон должен легко проломиться.

С этими словами он толкает плечом стенку… и вверх тормашками летит на землю. Бумага неизвестным мне способом туго натянута на каркас, как кожа барабана, благодаря чему Толстяк отскакивает словно мяч.

— Невероятно, — говорю я, — это все равно, что пытаться раскусить зубами резиновый шарик.

— Заруби себе на носу, — возражает мне Амбал, — слово «невозможно» не для французов, особенно здесь, в Японии. Там, где отступает сила, берет верх хитрость! Через секунду он добавляет:

— Я дико извиняюсь…

И начинает… Осмелюсь ли я сказать вам это? Нет, боюсь, что какая-нибудь очаровательная читательница наверняка упрекнет меня за эту непристойность Берюрье… Я колеблюсь. Ладно уж, чему быть, того не миновать! Несмотря ни на что, моя милая читательница будет читать о наших приключениях, потому что, если ее это шокирует, то, значит, и понравится. Ведь женщины предпочитают шампанское прокисшему компоту.

Ну, так вот! Мой Берю, дорогой, уважаемый, благородный Берю, вспоминает, что он должен вернуть долг природе за все напитки, которые она любезно предоставила в его распоряжение. И… мягко, скромно, добросовестно, последовательно, но без всякого намека на перебои в работе предстательной железы он смачивает стену пивом, профильтрованным через почки18.

Размеры мочевого пузыря отважного Берю подстать размерам его глотки. Операция занимает определенное время. Но результат того стоит. Тайфун над Кавазаки, чуваки! Халупы — на произвол морских волн! Спасайте первыми детей и женщин!

— Сейчас, — заявляет Берю-неукротимый, — посмотрим, что увидим.

И, правда, мы видим. Толстяк делает тридцати четырехметровый разбег, для чего слегка поворачивает свой мужественный профиль и выставляет вперед плечо. Внимание, стыковка! Он врезается в бумажную стену, и та уступает (уступайте места инвалидам!). Безудержный продолжает свое триумфальное шествие внутри дома. Он по инерции пролетает через зал, сметая все на своем пути. Пробивает следующую перегородку и оказывается в спальне. Влекомый стремительным порывом, он не останавливается на этом, и вот уже третья стенка не успевает попросить пощады. Все это сопровождается шумом хлопающих на шквальном ветру стягов. Соседи думают, что началось землетрясение, и собирают свои пожитки в чемоданы. А Берю выскакивает с другой стороны жилища, проносится через клумбу, сносит перила изящного мостика в форме ослиной спины и грохается в речушку, покрытую цветами лотоса. Конец пути! Финиш!

Я помогаю своему приятелю выбраться из тины. Это весьма затруднительно, так как во время своего беспрецедентного полета через комнаты он нацепил на шею чудесную деревянную раму с портретом генерала Ди-Гола19.

Его красивый белый пиджак становится зеленым-презеленым. Точнее, бутылочно-зеленым, что в общем-то гармонирует с нравом и вкусом Берюрье. Он выплевывает трех китайских рыбок, стряхивает лепестки лотоса с ушей и изрыгает несколько добротных проклятий. Тем не менее, чувство гордости победителя компенсирует в его душе потерю красоты костюма.

— Ты видел, как я разделался с этим дергамом, Сан-А!

— Ты — настоящий человек-торпеда. Толстяк! После бомбы в Хиросиме Япония не видела ничего подобного!