Не склонив головы - [5]

Наконец, почувствовав холод, офицер поднимается и уходит. А люди продолжают стоять. Прошло еще двадцать минут, тридцать… он снова появляется во дворе и через переводчика обращается к военнопленным:

— Русские отвыкли от строя. Я хочу помочь русским вспомнить, что без строя не может быть порядка. Вы меня поняли?

Шеренги молчат.

Два охранника начинают тщательно пересчитывать людей, они не спешат. Если один из них сбивается, то начинает снова. Луговой чувствует, как у него ноют ноги. А охранники все еще считают…

Несколько человек упало. Их тут же оттаскивают в сторону. Затем военнопленных перестраивают в две колонны и разрешают выдачу завтрака. Маленький ломтик хлеба с какой-то примесью, немного горького кофе — это все. Но люди, измученные построением, рады, что их снова пошлют в помещение. И действительно, военнопленных отправляют по подземным казематам. Однако не прошло и часа, как всех снова гонят во двор — пора знакомить новичков с распорядком дня.

И опять построение… построение… построение. Так до самого вечера.

Начало темнеть, пошел снег. Большие пушистые хлопья как будто бы неподвижно висят в воздухе. Прошло полчаса. Падение снежинок ускорилось, они закружились в беспорядке, и вскоре, кроме вихрящейся белой пелены, ничего уже не было видно.

Военнопленных загнали в помещение. Усталые люди, кое-как устроившись на досках, погружались в тяжелый сон.

— Петр Михалыч, — вдруг услышал Луговой голос Пашки у самого уха. — Сегодня я слышал, что пленных выводят из лагеря.

— Из лагеря, зачем?

— На работу, на заготовку дров.

— В лес?

— Ну, да! Говорят, охранников посылают мало. Как думаете, Петр Михалыч? Эх, рука только может подвести! Впрочем, ничего, быстро заживает, Она почти не болит.

Луговой усмехнулся: «Пашка говорит неправду — рука у него еще здорово болит». И все же обрадовался. Еще бы, его бывший шофер снова становится похожим на того неунывающего паренька, каким знал его Луговой раньше. Однако сейчас малейшая ошибка может привести к напрасной гибели людей, надо быть особенно осторожным. «Пока не поздно, следует умерить пыл товарища», — подумал Луговой и решительно предложил ему спать.

3

Утром во внутреннем дворе происходило общее построение. Когда шеренги людей образовали огромное каре, появился офицер. В это утро он казался особенно румяным, и большой белый нос его выделялся еще сильнее. Эсэсовец не сел на раскладной стульчик, он торопился.

— Кто не может работать лопатой, шаг вперед!

Пашка не вышел из строя. Луговой растерялся, он не знал, правильно ли поступает Алексеев?

— Выходи, останешься уборщиком, — зашептал Соколов. Он стоял рядом с Пашкой и понял его нерешительность. — Выходи, слышишь! — рассердился Соколов. — Нас поведут на работу. Тебя там пристрелят. Ну, не мешкай…

— Выходи, — чуть слышно сказал Луговой, — выходи, Паша.

Пашка шагнул и замер. У него мелькнула мысль: — «Увидимся ли снова?..» Дальше раздумывать не дали. Прозвучала команда: «Направо!» Больных и раненых повели в помещение.

— Сколько? — нетерпеливо обернулся офицер к охранникам. Двое бегом кинулись считать оставшихся в строю военнопленных. На этот раз все делалось очень быстро. Через три — четыре минуты охранники доложили офицеру о количестве людей.

— Марш! Живо! — крикнул эсэсовец и направился в туннель.

Перед военнопленными распахнулись массивные железные ворота, и они оказались за внешней чертой лагеря.

Солнце с утра светило ярко и кругом было до того бело, что слезились глаза. Далеко вперед убегала засугробленная дорога. Она разрезала огромное равнинное поле на два куска. А над головами людей сияло небо.

Луговой внезапно ощутил радостное возбуждение. Он наконец почувствовал свои плечи, не утратившие еще силу мускулы — всего себя. И его вновь охватила могучая сила жизни. Луговой видел, как засверкали у многих людей глаза, с какой жадностью они вдыхают в себя морозный воздух.

Колонна военнопленных постепенно уменьшалась — через каждый километр охранники отделяли группы в сто человек и ставили на расчистку отведенного участка дороги. Около группы оставалось несколько эсэсовцев с автоматами и два — три охранника с собаками. Как только колонна удалялась, люди сразу же приступали к работе. Лопат на всех не хватало, многие вынуждены были брать в руки доски. Работать ими очень неудобно, на ладонях и пальцах появлялись глубокие ссадины, ушибы. Но люди все же трудились, они знали: за ними зорко следят охранники.

Рядом с Луговым откидывал снег Соколов. Он работал доской, и Луговой видел, как тяжело его товарищу. Часа через два Соколов уже еле отбрасывал снег. Казалось, еще немного и он не выдержит, а тогда…

«Как помочь другу?» — эта мысль с лихорадочной поспешностью застучала в голове. Но Луговой ничего не мог придумать — рядом стоял охранник. А товарищ работал все медленнее и медленнее. Луговой выждал момент, когда охранник отошел чуть в сторону, и позвал:

— Костя, слышишь, Костя!

Соколов повернул голову. Лицо его было в белых пятнах, сильно подергивалось правое веко.

— Костя, давай мне доску, — предложил Луговой, — на, поработай лопатой.

Соколов отрицательно качнул головой.