Не считая лет - [6]
Шрифт
Интервал
предугадать, предусмотреть.
И где бы ни был на маршруте,
в начале и в конце пути,
врага увидев, на минуту
его во всем опередить…
Но где б ни шел,
везде, пожалуй,
услышат, засекут посты.
Весть о тебе, опережая
тебя, уйдет в немецкий тыл.
Фашисты рвут чехлы с орудий.
Штабисты их — стоят у карт.
И «фоккера» — на ветер грудью
уже торопятся на старт…
Взлетит разведчик —
полк проводит
его глазами.
Как стена
меж им и базою.
И сводок —
где он?.. что с ним?..—
не даст война.
* * *
Не тот стал немец.
Был он круче.
Он в небе спуску не давал.
Теперь же многому научен
и сам побаиваться стал.
Поменьше стало
спеси, дыму.
Уловок стало — через край.
Расставит танки,
пыль поднимет:
мол, на, разведчик, засекай.
А там — не танки,
а фанера.
Не пыль — искусственный туман.
Стрельбу откроет, чтоб поверил,
чтоб записал его обман…
Цель цели — рознь.
Но если надо
укрыть какой-нибудь квадрат,
фриц не считает ни снарядов,
ни «фоккеров» —
на перехват.
* * *
Как ни опасен,
но привычен
огонь зенитный по пути:
ты можешь скорость увеличить,
подняться,
в сторону уйти.
Ты волен в выборе маршрута,
режима — все в твоих руках.
Но уж над целью —
не до шуток.
Как встал —
забудь про смерть и страх…
Миную цель.
Тяну мгновенья.
Иду как будто стороной…
И с разворотом,
со снижением
кладу рули на боевой.
Фриц разгадал,
да слишком поздно.
Такого он не ожидал.
Через минуту — вздрогнул воздух.
Лютует враг.
Гремит металл.
С овчинку небо над тобою,
разрывов дым, огни слепят.
Ты молишь: только б не прямое,
не по моторам, не в тебя…
Зенитки злобно воздух рубят.
По крыльям пробегает дрожь.
Случись беда — пешком отсюда
домой до базы — не дойдешь…
Цель позади.
Крути, сколь можешь,
за пируэтом пируэт.
Пусть вылезает фриц из кожи,
паля зенитками вослед.
Снижение…
Скорость до отказа…
Под солнце, чтоб ударил блеск
в глаза зенитчиков.
Не сразу
они увидят, где ты есть.
Теперь на юг,
туда, к болотам,
к лесным массивам, в тишину,
где немец по своей охоте
не побывал за всю войну…
Цель далеко.
Как фотоснимки?
Как там АФА?[1]
Скорей домой!
А день стоит!
Ни капли дымки,
ни облачка над головой.
* * *
Сел. Зарулил.
У капонира —
бригады техников черед.
И тут же «виллис» командира
тебя с открытой дверкой ждет.
Земля родная.
Неба просинь.
Качает хмелем тишина.
Шофер протянет папиросу
и зажигалкой щелкнет:
— На!
Тут загордиться впору: что ты!
Такая встреча!
Только факт:
весь труд твой, смысл и риск полета,
расскажет снимками АФА.
…А через час,
сгибаясь круто,
земля под крыльями летит.
И вновь зенитные «тулупы»
тебя встречают на пути…
…Вот так, усталый, на закате
прилег — планшет под головой.
Поднял посыльный:
— Срочно к Бате!
Приказ — на десять дней домой! —
* * *
Домой?
Да можно ли поверить?
Не розыгрыш? Вот так — домой?..
Едва закрыв штабные двери,
я снова вынул отпускной.
О, невесомая бумага,
какую ты имеешь власть!
В унтах, в комбинезоне, в крагах —
перечитал — пустился в пляс…
Тогда,
в году сорок четвертом,
воюй, пока ты жив и здрав,
а отпуска или курорты
гражданских не имели прав.
Случалось, в маршевых, в попутных
частях — отпустят на часок.
Но чтобы так, на десять суток,—
никто рассчитывать не мог.
Не понял сразу, что не просто
начштаба говорил со мной
о матери с отцом, о сестрах.
И вот, пожалуйста, домой!
2
Все начинается с дороги,
с пронзительной минуты той,
когда у отчего порога
ступеньки скрипнут под тобой.
На вертлюжок закрой калитку.
На отрочество оглянись.
Дорог нехоженые свитки
разматывать не торопись.
Все взвесь,
не сделал ли огреха?
Пошел, а надо ли искать?
А может, память горьким эхом
до гроба будет окликать?..
Все начинается с дороги:
удача, подвиг и вина.
И первый выстрел по тревоге,
и первый бой,
и вся война.
Да и судьба твоя — отсюда,
и судьбы всех, ведущих бой…
И в жизни есть такое чудо,
как возвращение домой.
* * *
Стою на станции знакомой.
Оторопел: ой, как мала!
В висках набатом: до-ма, до-ма!
гудят, гудят колокола…
Был полдень
ласковый и синий.
Дымились стрехи от тепла.
Гряда оливковых осинок
вдали качалась и плыла.
Горели в солнечном пожаре
водой набухшие лога.
Как гуси серые, лежали
в полях последние снега.
Я шел
и вглядывался живо,
все схватывал в единый миг:
фигуры, лица, взгляд тоскливый
и чей-то шепот:
— Фронтовик!
Налитый смутною истомой
весны и тающих снегов,
шагал.
Была дорога к дому —
дорогой в первую любовь…
* * *
Теперь уже
не вспомнишь просто,
когда и как, в какой из дней
меня впервые беспокойство
вдруг захлестнуло перед ней.
Всегда хотелось почему-то
быть рядом, слушать, видеть взгляд.
А сам робел и в те минуты
все делал глупо, невпопад.
Мне все в ней нравилось:
походка,
корона кос на голове,
и ямочка на подбородке,
и глаз ее скользящий свет.
А голос:
стоило услышать
средь голосов ее подруг,
весна и голуби на крыше
на память приходили вдруг.
Так ласков был ее глубинный,
гортанный, удлиненный «р»…
Он снова песней голубиной
припоминался мне теперь…
* * *
С тяглом в колхозе было туго.
И потому-то конь любой
впрягался в воз, в постромки плуга,
шел под седлом и под дугой.
Коней отец мой знал отлично.
В бригаде, раскрепляя их
на летний срок, себе привычно
брал необъезженных и злых.
Так каждый год.
Куда же деться,
раз бригадир?
Стоял на том…
Ах, кони, кони-птицы детства,
вы долго снились мне потом!
От вас пришла —
я верю в это —
в минуты риска и огня
та жажда скорости и света,
что в небо вынесла меня.