Не рисуй черта на стене - [9]

Марго нервным жестом подтянула рукав форменного кителя. Верещагин сделал вид, будто не заметил мелькнувшего красного браслета, продолжил спокойным тоном:

— Далее предоставим слово Часовщикову: «Мухин спросил, есть ли у меня отвертка или нож. У меня был перочинный, но мы уже много выпили, и я сломал лезвие, когда пытался отвернуть винты, крепящие крышку потолочного люка. Мухин пригласил в наше купе проводницу, высокую блондинку привлекательной внешности, угостил ее и попросил дать нож». Что скажете, высокая блондинка?

— Когда пьют, надо закусывать, — не без резона заметила Марго. — Ребятам нечем было нарезать колбасу.

— Допустим, — согласился Верещагин. — А зачем вы давали Мухину служебный ключ? Насколько понимаю, колбасу им резать сложно, зато просто открыть потолочный люк, скажем, в туалетном помещении?

— Я не давала ключ…

— Правильно. В этот раз — нет. А раньше? — Верещагин назвал месяц и число, когда из тайника в туалете таможенники изъяли икону. «Повисшее» дело о контрабанде… Из полученных данных следовало, что тогда вагон сопровождала Князева, а среди пассажиров был Мухин.

Верещагин не верил в случайность совпадения. Женщина молчала. Тогда он снял со взятой в музее иконы оберточную бумагу, лишь сейчас обратив внимание на клинья с тыльной стороны. Так скрепляли доски богомазы XVIII века, и, пожалуй, искусствоведческая экспертиза промахнулась, оценив их работу только в четыреста рублей. Если вообще годилась подобная, в денежных единицах, оценка…

Верещагин прислонил икону к оконному стеклу, отчего вдруг почудилось, что Богоматерь заглядывает в полутемное купе с платформы, через раздернутые занавески. Ясный лик, которому годы, пламя свечей и дымок крупиц росного ладана придали заметную смуглоту, ребенок, доверчиво прильнувший к материнской груди. Он еще не ведает, что ждет его в большом, жестоком мире, но уже с опаской косится на нож с наборной рукояткой, забытый на столе.

Марго убрала нож:

— Неподходящее соседство…

Верещагин задержал взгляд на ее лице, где крем-пудра не могла скрыть всех морщинок. Тоже женщина с ребенком… Он сказал:

— И отхожее место не самое подходящее для иконы XVIII века. Как думаете, Маргарита? Я взял из музея, чтобы показать вам и услышать правду.

— Мне лучше помолчать…

— Молчание есть знак согласия. Пока и этого достаточно. В Ленинграде ждет повестка, советую не выбрасывать ее в мусоропровод. А это… — Верещагин достал из «дипломата» шоколадку, купленную для сынишки, — передадите Аленке. Ведь она вас будет встречать?

В красивых глазах Марго Верещагин уловил сложное чувство.

— Мы не нищие! — почти крикнула она, и в этот момент, скользя на роликах, дверь откатилась, в купе заглянула вторая проводница — с понимающей ухмылкой:

— Извините, но мы отправляемся. Кавалер не обидится? Ведь вы уже напровожались?

— Такие кавалеры провожают в казенный дом…

Верещагин был рад оказаться на платфоре. В аэродинамической трубе вокзала осенний ветер освежил голову, разболевшуюся в душном купе. Где-то он допустил ошибку, в чем-то не разобрался.

— До свидания, — сказал Верещагин. — Боюсь, не доставит оно взаимной радости. Вам все же не стоило передавать ключ Мухину.

— Чему быть, того не миновать, — смело поглядела Марго на Верещагина. — Загляните лучше ко мне на квартиру сами. Там вы найдете все, что нужно. Только не говорите маме и берегитесь…

Состав уже набрал ход, и в стуке колес Сергей не разобрал, чего или кого он должен беречься в Ленинграде, куда постарается попасть быстрее Марго. Вдалеке затерялись красные огоньки прицепного вагона. Блестели рельсы, сливавшиеся вдали, без труда опровергая аксиому о параллельных прямых, которые не должны пересекаться. Но жизнь порой не укладывается в рамки теорий.

Тем она и хороша… Стоя на платформе, Верещагин не думал о неожиданно привалившей удаче, не вспоминал о зажатой под мышкой «чудотворной» иконе. Он все еще видел стройную фигуру женщины на ступеньках вагона. Свидетели не ошибались: она была чертовски привлекательна!

7. ВОКРУГ СЕРЕБРЯНОГО САМОВАРА

Маргарита Князева жила отдельно от матери. Жила не богато — в ходе обыска даже не потребовалось классическое правило «часовой стрелки». Все и так на виду в однокомнатной квартире. Продавленный диван, телевизор на рахитичных ножках, обеденный стол с пепельницей, полной окурков: со следами помады и без оных. Последнее обстоятельство Верещагин отметил особо, как и электробритву на тумбочке — женщине она вроде бы ни к чему.

«Такие кавалеры провожают в казенный дом…» — вспомнились Верещагину слова Марго, сказанные явно не по адресу.

Иконы, четыре штуки, нашлись в платяном шкафу. Сергей Иванович приобщил их к делу в качестве вещественных доказательств вместе с обнаруженным на кухне серебряным самоваром. Один из понятых, пожилой мужчина, прищелкнул языком:

— Красотища! Всю жизнь мечтал попить чайку из серебряного самовара. Должно быть, и вкус совсем другой.

— Не знаю, — честно признался Верещагин.

— А вы попробуйте…

Но у Верещагина имелись дела поважнее, чем на сосновых шишках кипятить воду в старинном серебре. Не для того он ночью прилетел из Львова, а утром уже получил у прокурора ордер на обыск. То, что обыск принес результат, подтверждало версию о преступной группе, сбывавшей за границу русскую старину.