Не проспи любовь - [4]

Потому что в реальности его не существует.

Глава вторая Яд носатой энгидрины

Я понимаю, что влюбиться в того, с кем никогда не встречалась, влюбиться в нереального человека – совершенно ненормально. Но Макс снится мне, сколько я себя помню, так что мне не с чем сравнивать. Меняются места действия и истории, но сам Макс, его озорная улыбка и доброе сердце неизменны. Он – моя вторая половинка.

Однако я понимаю, что вечно так быть не может. Поэтому записываю все сны в блокнот. Софи как-то назвала мой блокнот «дневником снов» – что-то похожее продают в сувенирных лавках по соседству с отделом благовоний. Я ношу его с собой повсюду. Прямо сейчас он едет в моей сумке с надписью «Я У Нью-Йорк»; сумка лежит в плетеной корзине старого и ржавого велосипеда фирмы «Schwinn», который я нашла в саду за бабушкиным домом. Я назвала его Франком – сокращенно от «Франкенштейн», – потому что в прямом смысле вернула его с того света.

Сейчас мой Франк стоит между двумя каменными столбами, отделяющими школу «Беннетт» от остального мира, столбами, которые будто говорят: «О нет, не надо. Только не сюда». На самом же деле на гранитной плите, которую они поддерживают, написано: «ТОТ, КТО ОБРЕТЕТ ПОКОЙ В ЭТИХ СТЕНАХ, ОБРЕТЕТ ПОКОЙ И В СЕБЕ». Что-то я в этом сомневаюсь.

Внимательно рассматриваю парковку для студентов – она заставлена сверкающими автомобилями фирм «Вольво» и «Ауди» – и перевожу взгляд на Франка. Единственная причина, по которой я тут стою, – программа обмена между Гарвардом и школой «Беннетт», рассчитанная на профессорских детей. В справочнике говорится, что Мари Беннетт, которая в 1800-х основала школу, была дочерью президента Гарварда, с тех пор между этими учебными заведениями и установились «отношения взаимного уважения».

– Ну и что это значит? – поинтересовалась я, когда папа за ужином прочел мне об этом.

– То, что появление в числе учеников дочери главы кафедры нейробиологии повысит их репутацию, – пояснил папа. – А за это ты бесплатно получишь превосходное среднее образование.

– Серьезно? – спросила я, наклонив голову набок и наматывая спагетти, похожие на локоны ангелов, на вилку. – Я почти уверена, что меня берут в эту школу за спортивные успехи.

– Ах да, – кивает папа, подыгрывая мне. – Наверное, как раз за тот кубок, который тебе вручили в четвертом классе. Еще раз, за что именно?

– За то, что дольше всех крутила обруч, – напоминаю с набитым ртом. – Это была вершина моей спортивной карьеры.

– Да, точно. – Папа вытирает рот салфеткой и подмигивает мне.

Я пристегиваю велосипед у главного корпуса, который больше напоминает Белый дом, чем школу, и чуть ли не на цыпочках иду по блестящему мраморному коридору – других путей я не вижу. Негромко стучу в дверь декана, с которым у нас на девять часов назначена «беседа», – вчера, прочитав об этом в брошюрке с информацией, я невольно поморщилась.

– Войди-и-и-и-и-т-е-е-е-е, – нараспев произносит кто-то за дверью. Вокруг никого больше нет, поэтому я захожу в кабинет декана Хаммера, стараясь не смотреть в глаза серьезным лицам со старых портретов. Такое ощущение, что Нью-Йоркскую публичную библиотеку запихнули в одну комнатку – вижу мебель из темного дерева, старинные лампы, множество книжных полок.

– Что же ты натворила?

Услышав незнакомый голос, я резко разворачиваюсь, задеваю кофейный столик и падаю на ковер цвета клюквы.

Кошусь на нависшую надо мной фигуру парня, мысленно радуясь, что надела шорты, а не оранжевое платье, как собиралась. Вижу только густую копну светлых волос. Растрепанную, непослушную.

– Н-ничего, – наконец отвечаю я, несколько раз моргнув. – Я просто… новенькая.

– Что ж, мой тебе совет – беги со всех ног, – раздается из-под копны. Парень протягивает мне руку и помогает подняться. Наконец удается разглядеть лицо, оно удивляет – во многом сочетанием густых темных бровей с осветленными кудрями и ярко-голубыми глазами.

– А ты что натворил? – спрашиваю я, внимательно оглядывая его.

– Я? – он хватается за сердце, будто я ударила его ножом. – С чего ты взяла, что я что-то там натворил? – Но блеск в его глазах подсказывает мне, что не стоит верить его словам. – Неужели нельзя просто тихо и мирно вздремнуть в кабинете у декана? Мне нравится запах книг в кожаной обложке. – Уголок рта поднимается в едва неуловимой ухмылке.

– О, Оливер, хорошо, что ты здесь, – говорит декан Хаммер, вошедший в комнату. Он снимает пиджак и вешает на дверной крючок. Коренастый, около сорока пяти, но выглядит старше – определенно, как раз из-за того, что ему приходится иметь дело с учениками вроде Оливера. На нем очки в тонкой металлической оправе и идеально выглаженные брюки.

– Да, сэр, – говорит кудрявый Оливер, садится на диван и небрежно закидывает на него ногу. – Руперт, я до смерти по вам соскучился, еле дождался встречи.

– Ну, судя по всему, не до смерти, – говорит декан Хаммер и садится за большой письменный стол, заставленный стопками бумаг. – Насколько я понимаю, ты здесь потому, что успел натворить дел еще до начала учебного года.

– Да ну, пустяки, право слово, – парень закатывает глаза.

– Ты заплатил одному из учеников, взял у него разрешение на въезд на территорию школы и приклеил на свой «сегвей»