«Не отрекаюсь!» - [37]

Но как всегда бывает, вслед за неистовой грозой, когда тяжёлое небо зловеще полосуют зарницы, а тьма огненных стрел яростно язвит землю и кажется, что это пришёл её судный час, — неизменно наступает затишье. А там, глядишь, и солнце проглянуло…

Страна постепенно приходила в себя от пережитого ужаса «красного передела» и медленно поднималась из руин, трудно залечивая раны. Понимая всю сложность экономической ситуации в государстве, по инициативе вождя мирового пролетариата товарища Ленина была введена новая экономическая политика (НЭП). И вновь появилась частная собственность, с которой молодые неистовые люди ещё совсем недавно так рьяно боролись. Мелкие предприятия возвратили прежним владельцам, если, конечно, к этому времени они уцелели или нашли новых хозяев. После голодных «продразвёрнутых» лет стало понемногу оживать, почувствовало свободу село. Сельская молодёжь не очень-то торопилась на заработки в неприютные города, где всё ещё полно было беспризорников и процветала преступность, где пришлого могли убить просто за кусок хлеба, и предпочитала оставаться дома.

О Карпе и его семье

Осенью, когда клети у прилежных хозяев сыто лоснились от хлебных запасов, начиналась весёлая свадебная пора. В округе все давно уже знали, что Карп — «мастер заливать на гармони», и он стал частым гостем на свадьбах. А когда Карп сам осознал свой музыкальный талант, быстро смекнул, что с гармошкой и впрямь можно жить припеваючи, с голоду не опухнешь. С этого, собственно, и жил.

Хмельная разгульная жизнь ему пришлась по душе, тем более что отбоя от красных девок, падких на весёлого чубатого гармониста не было. Завести же себе постоянную зазнобу он не решался, осознавая непреложную житейскую истину — глубокая страсть непременно ведёт к женитьбе, но ведь тогда придётся остепениться и содержать семью. А этого ему не хотелось, всё думалось: «Ещё успе-ется накинуть хомут на шею!» В такие минуты он любил подходить к зеркалу, самодовольно разглядывая свою круглую, лоснящуюся от жира физиономию. На тучной шее уже давненько не желал застёгиваться воротник рубашки. «Такую шею торопиться подставлять под ярмо я не буду!».

Жил он вдвоём с матерью. Ещё совсем не старая женщина, она тянула лямку всех домашних забот и, не разгибая спины, с восхода и до захода солнца копошилась в огороде. Бывало, Карп сидит во дворе на завалинке, лихо раскатывает меха гармони и горланит похабные частушки. Мать выйдет из хаты и неодобрительно скажет:

— Всё пиликаешь и рвёшь горло, безбожник! Взял бы да пособил, подкинул сенца корове.

— Некогда, маманя, пальцы разминаю, завтра на свадьбу потребно!

Мать сплюнет в досаде.

— У-у… бесстыжая рожа… и не совестно перед соседями… харю вон какую отъел, а помощи ни на грош! Был бы жив твой батька! — нс вилами сама направляется в хлев.

Отец Карпа, единственным талантом которого было гнуть спину на отхожих промыслах вдали от родного дома, что, впрочем, не спасало его семью от постоянной нужды, с началом Первой мировой был призван в армию и участвовал в знаменитом Брусиловском прорыве в августе 1916 года. За проявленную в боях с австрийцами доблесть наградили его георгиевским крестом, но награда нашла героя уже в глубоком тылу, в лазарете. Здесь он залечивал большую рубленую рану левой руки, нанесённую ему лихим австрийским рубакой, которого, извернувшись, в предсмертный миг он всё же успел заколоть штыком. Длительное время он лечился, пока не был комиссован вчистую. И уже после Октябрьской революции вернулся в родное село в ореоле боевой славы. В будёновке, с шашкой и наганом, которые непонятно как умудрился привезти с собой. Первым делом Пилип сорвал в хате — покуте — образы и повесил на их место портрет товарища Ленина. И как Матрёна, его жена, ни противилась: «Окстись, за такой грех будешь наказан Богом!» — он только посмеивался. «Ты, мамка, не шуми. Теперя попам хана, теперя наша влада — савецкая!».

Частенько, притянув к себе уже подросшего Карпа и неумело гладя здоровой рукой сына по голове, он взахлёб рассказывал ему, как бил австрийцев вместе с генералом Брусиловым и что «товарищ Ленин, хотя из бар, но наш мужик, он стоит за хрестьян и дал им землицу». Но дома Пилип пробыл недолго. Когда в стране разгорелась гражданская война, он, не раздумывая, вынул из тайника наган и шашку, наскоро поцеловал заплаканную жену, «не хнычь, скоро вернусь», и пошёл со двора. «И куда же ты лындишь из дому, калека несчастный, что, здоровых нету воевать?», — кричала вслед Матрёна, но он ушёл не оборачиваясь. Ушёл вместе с отрядом красноармейцев, проходившем через село. Долго от него не было никаких известий, потом с оказией через земляка пришло письмецо, в котором Пилип сообщал, что бьёт «батьку Махна» и скоро, после победы всемирной революции вернётся домой. Вот тогда «аглаедам» от него достанется. «Будем их вешать на вербе под церкавью». Потом от него опять долго не было никаких весточек, и только по весне 1921 года завернул в село тот самый красноармеец, что сманил Пилипа в отряд. Он рассказал о героической смерти Пилипа Горничара при штурме Перекопа.