Она покорно обвила его за шею и притянула к себе. Когда он пристроился у нее между ног, ее тело приняло его как свою часть.
Они придавались любви, испытывая самую чистую, самую интимную человеческую радость.
И только маленький уголок ее сознания жалобно протестовал, говоря ей, что нет большего унижения, чем любить мужчину, который презирал не только ее, но и самого себя, за то, что испытывал к ней желание.
Когда все кончилось, когда сердцебиение и дыхание восстановились, Куинн приподнялся и отодвинулся, и она почувствовала внезапный холод и утрату.
Куинн между тем сиял — то ли от полученного удовольствия, то ли от одержанной победы.
Он притянул ее к себе, положил ее голову себе на плечо и поцеловал. Его голос показался Элизабет несносно самодовольным.
— Думаю, нам пора прекратить болтать об отъезде и заняться планами на будущее. В прошлом году мне пришлось много времени провести на Уоллстрит, так что я уже подумывал, не передать ли кому эту часть дела или переехать в Нью-Йорк. У тебя будет время осмотреться — может, устроимся в Бостоне, выберешь, где тебе больше нравится…
Итак, он решил, что выиграл не только сражение, но и войну в целом.
Ну уж нет!
Элизабет беспокойно зашевелилась, как муха, залетевшая в паутину. Встретив вопросительный взгляд Куинна, она произнесла первое, что пришло в голову:
— Который час?
Он взглянул на часы:
— Почти половина второго.
— Полвторого! — не веря, воскликнула она.
Он рассмеялся.
— Мы столько трудились ночью, да еще такая погода… — Он кивнул на окно. За серыми клубами тумана ничего не было видно. — Вполне можем остаться в постели до вечера.
— Я не знаю… — начала она, но, увидев его изменившееся лицо, поспешно добавила: — Мне пора поесть.
Он провел длинными пальцами по ее щеке и подбородку и предложил:
— Поскольку нам предстоит нагнать пять лет, а сейчас у нас медовый месяц, если ты побудешь здесь, я совершу набег на кладовку, и мы пообедаем в постели.
Она постаралась говорить ровно:
— Я предпочла бы встать. Не люблю есть в постели.
— Хорошо, — с явной неохотой согласился он и чмокнул ее в щеку.
Элизабет встала с кровати и, чувствуя на себе взгляд Куинна, поспешно натянула пеньюар.
Она шла к двери, когда Куинн вдруг с лукавой ухмылкой спросил:
— Не хочешь принять душ вместе?
— Нет, спасибо, — чопорно ответила Элизабет и ринулась прочь.
У себя она в рекордное время приняла душ, натянула свитер и юбку, запихнула все остальное обратно в чемоданчик и спустилась на кухню.
Включив свет, чтобы разогнать тоску пасмурного ноябрьского дня, Элизабет открыла дверки кладовки и, пробежав глазами по полкам, нашла консервированные сосиски, ветчину и томаты. Поставив все это жариться, она вынула из морозильника батончик хлеба.
Кофейник уже шумел, а она раскладывала по тарелкам импровизированный обед, когда появился Куинн в серых брюках и черной рубашке поло.
— Мм… вкусно пахнет.
Запустив руку ей в волосы, он откинул их и запечатлел поцелуй у нее на затылке. Потом сел за стол.
Он ел с явным аппетитом, Элизабет же еле ковыряла вилкой — ей не давала покоя мысль, что они будут делать, когда снова окажутся в Лондоне?
— Что-нибудь не так? — Его вопрос заставил ее вздрогнуть.
— Нет, ничего. — Голос выдавал ее тревогу. — Конечно, ничего.
— У тебя какой-то отсутствующий вид. Не замышляешь ли ты чего?..
— Я просто задумалась.
Он насупился.
— Судя по выражению твоего лица, мысли у тебя невеселые.
Ругая себя и стараясь отвести подозрения, Элизабет между тем сказала правду:
— Я не знаю, как сообщить все Ричарду. Боюсь, это будет для него потрясением.
— Еще бы не потрясение! Женщина, которую он считал своей, оказывается моей! — Куинн явно торжествовал. — Впрочем, в утешение я готов уступить ему бриллиант…
Что-то мелькнуло в лице Элизабет, и Куинн сделал паузу.
— А может, ты не хочешь, чтобы он достался ему? Может быть, предпочитаешь оставить его себе?
— Нет, ни за что.
— Тогда в чем дело?
— Ты как-то очень грубо выразился, — пробормотала она. — Бедный Ричард наверняка обидится и будет сильно переживать…
— Думаю, он обиделся бы гораздо сильнее, если бы ты все-таки вышла за него замуж… Я поначалу чертовски ревновал каждый раз, когда произносилось его имя. Потом я понял, что, несмотря на все твои уверения, до страсти там далеко… А я твердо придерживаюсь той точки зрения, что каждому мужчине нужна искренне любящая жена.
— Всем, кроме тебя? — выпалила она.
Куинн не выдал волнения.
— Пусть ты меня и не любишь, но ко мне ты испытываешь гораздо более глубокие чувства, чем к нему.
Отпираться было бессмысленно. К Ричарду она питала симпатию и уважение, чувства к Куинну были значительно сложнее и глубже… В них соединялись любовь и ненависть, стремление быть рядом и потребность бежать, тепло, нежность и жгучая обида.
Куинн смотрел на нее из-под ресниц, будто ожидая возражений, но она, закусив губу, молчала.
— Ты, наверно, захочешь поговорить с Бомонтом, перед тем как мы отправимся в Штаты? — выждав мгновение, спросил он.
— Да. — С Ричардом надо было поговорить как можно скорее, и с Куинном ни в какие Штаты, ни куда бы то ни было еще она не поедет. Хорошо бы скрыться от него в Кентль-коттедже, запереть дверь у него перед носом…
