Не открывая лица - [19]

— Обыскивали?

— Сейчас обыскивают. Вести к вам?

— Сперва доложите о результатах обыска. Били?

— Слегка помяли…

— Не трогать! Только тщательный обыск. До ниточки.

Обер-лейтенант вышел вместе с Сокуренко. Он хотел взглянуть на убитых. Обер-ефрейтор и солдат лежали на полу в коридоре, окруженные лужами от растаявшего снега. Их осматривал седой высокий дряхлый старик — сельский врач и ротный фельдшер. У открытых дверей толпились на крыльце солдаты, сумрачно глядевшие на своих погибших товарищей.

— Что? — спросил Шварц у фельдшера.

— Констатируем смерть от ранений, нанесенных огнестрельным оружием.

Обер-лейтенант строго взглянул на обер-ефрейтора. Лицо мертвого показалось ему красивым и одухотворенным. “Интересно, как я буду выглядеть в таком случае?” — мелькнула мысль у Шварца, и он торопливо приказал:

— Вынести на двор, накрыть шинелями. Шварц вернулся в кабинет.

“Будут неприятности от начальства, — думал он, шагая из угла в угол. — Какая оплошность — обер-ефрейтор и солдат. Будь моя рота в полном составе, такие потери не казались бы большими. Но солдат мало. Вся ответственность на мне. Фу, как не повезло. Сейчас вся надежда на те сведения, какие можно будет* выжать из молодого партизана. Уж я — то постараюсь выжать из него все, что он знает”.

8. ДОПРОС

Результаты обыска очень обнадежили обер-лейтенанта. Паренек был одет тепло и искусно. Облезлая заячья шапка имела подкладку из лисьего меха. Под стареньким ватником оказался жилет из кроличьих шкурок. В сапоги были вложены овчинные стельки. Обмундирование паренька дополняло вязаное шерстяное белье, две пары толстых шерстяных носков и меховые, обшитые стареньким ситчиком рукавицы.

“Свободно мог ночевать где-нибудь, зарывшись в копну или скирду соломы”, — решил офицер. Эту догадку подтвердили несколько соломинок и колосок ржи, найденные в сапогах у подростка.

— Какая солома в скирде? — рассматривая колосок, спросил Шварц у Сокуренко.

— Ржаная.

— Чудесно! — Офицер осторожно положил колосок на край стола и осмотрел мешок. Мешок был сшит из белого рядна, и вверху его пересекала тоненькая голубая полоска, В мешке находилась ячменная мука.

— Вот что интересно, — морща свой маленький лоб, сказал вдруг Сокуренко. — По-моему, его мешок точь в точь похож на мешок того хлопца, что выходил из села. Даже вот эта полоска.

— Вы хорошо это заметили? — встрепенулся Шварц и остро посмотрел на начальника полиции: — Полоску?

— Да, кажется, была и полоска. Точно не скажу. По-моему, была и полоска…

— “По-моему!” — вскипел Шварц. — Вы никогда ничего точно не знаете, Сокуренко. Феноменально! Поразительная бестолковость. Учтите, я бы вас не только в полицейские, но и в дворники не принял бы.

Лицо Сокуренко потемнело от обиды. Сердито сопя маленьким носиком, он смотрел на носки своих сапог.

— Ну, хорошо… — смягчился Шварц. — Больше ничего не найдено?

Сокуренко подал небольшую помятую фотографию.

— Была зашита в куртке, на груди с левой стороны.

На фотографии была снята молодая девушка, в белой кофточке и с белым бантом в волосах. Тяжелая большая коса была перекинута на грудь, губы строго сжаты, в красивых умных глазах таилась добрая, чуть печальная улыбка. “Васе Ковалю на память о нашей большой дружбе. Помни “Песню о Соколе”… Нина В. 15.VII.41 г.”, — прочел Шварц на обороте надпись, сделанную четким, красивым девичьим почерком.

— Прекрасно! — не скрывая радости, офицер одобрительно хлопнул по плечу начальника полиции. — Вот что значит любовь: молодой человек оставил все документы в отряде, но фотографию любимой сохранил возле сердца. Итак, мы знаем имя и фамилию партизана. Кстати… — приложив указательный палец к носу и скосив глаза, обер-лейтенант вдруг замер, как легавая собака в “стойке”. — Коваль, Коваль… Эта фамилия ничего не говорит вам, господин Сокуренко?

Начальник полиции пожал плечами.

Шварц сорвался с места, открыл ящик стола, вынул оттуда лист бумаги и пробежал по нему глазами. Гитлеровцы не имели точных сведений о том, кто скрывается под кличкой командира партизанского отряда “Учитель”. Однако был составлен список нескольких педагогов, ушедших в партизанские отряды. Среди других фамилий Шварц нашел в списке Коваля Ивана Петровича. В примечании говорилось — член партии, за участие в войне против белофиннов награжден орденом Красного Знамени, охотник-спортсмен.

— Как вы проводили обыск? — с внезапным беспокойством спросил обер-лейтенант.

— Обыкновенно…

— И он видел, что вы нашли фотографию?

— Видел. Только глазом своим блеснул…

Обер-лейтенант стиснул зубы и застонал.

— Вы кретин, Сокуренко, — сказал он, снижая голос до шепота. — Болван! Дубина! Вы мне испортили все дело. Вам ничего нельзя поручить.

Сморщив, точно от боли, лицо, Шварц сокрушенно покачал головой и продолжал злым шепотом.

— Вы даже не понимаете, что вы наделали. Девяносто шансов против десяти за то, что в наших руках сын командира партизанского отряда. Родной сын! Как вам это нравится?

Сокуренко молчал, пораженный таким предположением. Офицер забегал по комнате.

— Но он подготовлен! Благодаря вашей глупости. Я не могу его ошарашить. Вы вырвали главный козырь из моих рук. Ему уже известно, что мы знаем его фамилию. Он не такой дурак, как вы, и знает, как себя вести на допросе. — Шварц остановился, вспомнив что-то. — Кто написал эту “Песню о Соколе”? Ну, конечно, вы не знаете. Вы, как всегда, ничего не знаете.