Не надо преувеличивать! - [8]

— Чудесно… Тогда извините меня, я пройдусь по деревне. «Гагаузы» — так называют здешних крестьян — это турки, перешедшие в христианство. У них такие изделия из меди — просто чудо! Я сговорилась с одним, хочу купить…

— Вас интересует старинная медь?

— О да… у меня страсть к старым вещам… Они продают их так дешево, представления не имеют о их настоящей цене. Представьте себе, я нашла в курятнике изумительный кувшин.

Потрясающая особа! Ее супруг, Алек Василиаде — настоящий английский джентльмен — слушается ее, как бога. У него в жизни было два идола: отец, полковник, который наставляет и направляет его даже из могилы, и ненаглядная Мона… Интересно, как он выглядит, занимаясь йогой? Хм, Габриэлла… смелая женщина! Как это она не испугалась августейшего гнева Моны Василиаде? Еще одно подтверждение знаменитого изречения о том, что внешность обманчива… По правде сказать, Габриэлла мне скорее симпатична: маленькая, кругленькая — правда, лишь там и настолько, насколько нужно, быстрые глазки, блестящие зубки, и бездна энергии… Боже мой, сколько энергии! Она расходует ее в тщательно обдуманных атаках — от нежных взглядов до поведения в стиле «свой парень», направленных против всех без исключения существ мужского пола, которые попадают в ее непосредственное окружение. Но мой проницательный взгляд угадал одну вещь: какое-то нетерпение, страх, что «время уходит, мы стареем»…

А что если мне тоже пойти на пляж? Вот-вот наступит час обеда, все начнут возвращаться, и двор превратится в сумасшедший дом…

… На пляже было приятно. Зной немного спал, потянуло легкой прохладой. Волны мягко разбивались о берег, а Филипп сосредоточенно и напряженно рыл песок.

— А, Филипп, как поживаешь? Жив-здоров?.. Вы нынче во второй смене, мадам Олимпия?

— Господин Димок… я вас и не заметила! Вы уже пообедали?

— Зовите меня просто Нае, ведь мы — товарищи по несчастью… Какой там обед, мадам Олимпия!..

— Что еще случилось?

— Несчастье, конец света… У Дедины кончился газ в баллоне, и она испортила всю еду. Цинтой вопил, словно его резали. Милика ревела… ей богу, ревела… мол, что будет с ее «супругом», он пропадет от голода, ведь она его предупреждала… Василиаде удалились, гордые и оскорбленные… а Габи погрызла сырой морковки.

— Она ведь любит сырые овощи.

— Может, и любит, только мне показалось, что она поглядывала на хозяйку довольно-таки голодным взглядом. При такой «деятельности», которую она развернула нынче утром…

— Я слышала, она хочет обучить вас йоге.

— Не выйдет. Мне эта история знакома: начинаешь со стояния на голове, а кончаешь — под каблуком.

— А остальные — как прореагировали?

— Барбу, как настоящий джентльмен, съел банку американской тушенки, студенты, кажется, живут солнцем и любовью…

— Вы не лишены остроумия, господин Димок.

— Нае, мадам… А Мирчулика — исчез, как всегда.

— В самом деле, где это он пропадает целый день?

— Не вы одна задаетесь этим вопросом. Я искал его два дня подряд по всему пляжу, хотел сразиться в карты. Он ужасно сердится, когда проигрывает… Но тщетно! Нигде ни следа…

— А вы как обошлись без обеда?

— Поел хлеба с помидорами. Но вечером поеду в Мангалию и наверстаю упущенное. Там, возле рынка, есть ресторан с таким мангалом… с ума сойти! Я как раз хотел пригласить вас в Мангалию. Целый день одна, ни разу не выехали из этой несчастной дыры. Вам нужна перемена, необходимо отвлечься…

Я прямо обалдела, как выразились бы наши друзья студенты. Неужели господин Димок решил попытать счастья со мной? То, что последовало, — включая явно прозвучавшее чувство и нежные взгляды — подтвердило мое предположение:

— Ей богу, Олимпия, ведь я могу звать тебя Олимпией, ты не сердишься?! Оставишь Филиппа на Дидину… Ведь ты тоже имеешь право на жизнь…

— Спасибо за приглашение, господин Димок. Но я не могу, — сухо ответила я.

— Жаль… Целую ручки.

Я не знала, следует ли мне считать себя польщенной или рассерженной. Было ясно, что, как говорит тетушка Амалия, господин Нае ко мне неравнодушен. Впрочем, почему бы и нет? Ведь в любом романе хороший тон требует, чтобы у героини был «поклонник». В конце концов, если Саган таскает через все свои книги преступно влюбленного в нее брата, то почему я, Верня, не могу иметь хотя бы платонического воздыхателя? Пора было уходить. Солнце садилось, в воздухе повеяло вечерней прохладой. Песок матово поблескивал, а море приобрело цвет голубиного оперения — от прозрачно-голубого до темно-синего. Берег поднимался сначала отлого, потом крутыми уступами кирпичного цвета. А раскинувшаяся внизу деревня, словно готовая погрузиться в волны моря, манила своей пышной зеленью…

Приют тишины и вод… Во дворе, казалось, царствовал мир. Под навесом, в одном из уголков двора, смотрящих на море, за деревянным столом, окруженным скамейками, сидело несколько человек. Они дружески болтали за чашкой кофе и неизменной сигаретой, и легкие смешки разносились в вечерней тишине. Супруги Цинтой вынесли стулья и поставили их перед домом, как в тихих городках старых времен. Милика проворно вязала, а Панделе разглядывал море в бинокль. Мона, в прозрачной лиловой пижаме, приняла в шезлонге свою излюбленную позу…