Не надо преувеличивать!

Ясное летнее утро. В воздухе еще стоит ночная прохлада. Молодой мужчина, прекрасно сложенный и в очках, пересекает улицу пружинистым шагом английской гончей.

Распахнув дверцу «Дачии» салатного цвета, он уверенно садится за руль и с неподражаемым искусством трогается с места. Элегантность, достоинство, самообладание…

Конечно, вы меня уже узнали? Да, это я, Джелу Ионеску, герой стольких удивительных происшествий (ах, моя жизнь — это настоящий роман!..) Другие биографические данные? Пожалуйста! Тридцать… лет, стройная фигура — что-то вроде Грегори Пека, но пожалуй удачнее, очаровательная близорукость, проникновенный взгляд как у О’Туля, плюс несколько деталей-сюрпризов, известных только друзьям и… врагам.

Полный энергии, возбужденной ледяным душем и двумя чашками кофе, я начал насвистывать арию из «Лучии Ламмермурской», но в тот же момент, бросив машинальный взгляд на часы, ощутил беспокойство и резко повысил скорость. Роковой час — час, в который исчезает книга прихода и ухода сотрудников — приближался неотвратимо. А Джиби в последнее время проявляет поистине неуместную раздражительность, когда речь заходит о пунктуальности и дисциплине. Джиби, он же Джордже Банчу, полковник милиции — мой начальник. Я словно слышу его лаконичное замечание: «Товарищ капитан Джелу Ионеску, так не пойдет…» Когда он называет меня по имени и фамилии, дело плохо… Но два дня — это всего лишь два дня, и они как-нибудь да пройдут, и поездка в горы сделает свое дело: жизнь на свежем воздухе, воздержание, созерцание… Или все же — море?

Улыбка мелькает на моем приятном, свежевыбритом лице: «волны, как серебристые барашки, набегают на берег, чтобы улечься на песке…» Совсем рассиропилась, бедняжка! Подумать только: «серебристые барашки…» Но что поделаешь, это ведь Олимпия! Олимпия Богдан Верня, — художник-график, мать годовалого ангелочка и супруга моего коллеги — Александру Богдана Верня. Устроившись примерно с неделю тому назад со своим ангелочком в райском приморском уголке под названием Вама, она почувствовала себя совершенно выбитой из колеи банальными проблемами воспитания малыша и начала бомбардировать нас все более лиричными посланиями — в надежде убедить хотя бы одного из нас приехать ей на помощь. В результате она, кажется, прониклась подлинной страстью к литературе. «Ведь вы знаете, — писала ссыльная, — я не могу жить без искусства. Поэтому я буду посылать вам роман с продолжением, каждое мое письмо будет кончаться словами: «продолжение следует». Надеюсь, что это вас убедит…» Вот так и появились барашки… Нет, с ней все ясно. Олимпия никогда не притворяется! В этом невыносимом положении она способна взяться даже за сочинение музыки! Да и вообще, кто знает, за что в состоянии взяться женщина в таком разброде чувств?!.. Осторожно поставив машину, я направился к своему рабочему месту. Я был совершенно спокоен: оставалось всего два дня до начала отпуска, все мои дела были завершены, случиться ничего не могло… Разумеется, кроме чего-нибудь сверхъестественного, но ведь мы материалисты, не так ли, товарищи?

— Доброе утро, дружище! Звонили? Вызывали? Все в порядке?

Капитан Верня, сидевший за столом, возле окна, оторвал от вороха бумаг мутный взгляд:

— Какого черта! Не можешь хоть раз прийти вовремя?

— Что, Джиби про меня спрашивал? — взволновался я.

— Нет, но… Иди-ка, я тебе что-то покажу.

Он протянул мне скомканную телеграмму. Я расправил бумажку, прочел ее раз, другой… «Приезжай срочно (Тчк.) Здесь произойдет преступление (Тчк.) С любовью (Тчк.) Олимпия».

— Что ты на это скажешь? — спросил он. — Я получил ее сегодня утром. Почтальон взглянул на меня, как на помешанного. Чего ты молчишь? Что ты об этом думаешь?

— Представления не имею… Ты что читал?

— «Роман с продолжением» Олимпии… Пытался выловить какую-нибудь подозрительную деталь.

— И?

— Вот, прочти сам…

Я удобно устроился за столом, достал пачку сигарет и, настроенный довольно-таки скептически, начал читать: зная склонный к фантазиям характер Олимпии, я относился без излишнего доверия к ее драматическому сообщению. На немое беспокойство, мелькавшее в глазах моего приятеля, я ответил коротко:

— Выводы потом…

«Когда ехать к морю?»

Этот вопрос, сразу же после традиционной новогодней елки, начинает возникать как навязчивая идея, во всех спорах и разговорах, ведущихся на полях и на фабриках, в кабинетах и в учебных заведениях, в кинотеатрах и в очередях за мясом, в трамваях и в троллейбусах и, разумеется, на концертах и на отчетно-выборных собраниях.