Не хлебом единым - [31]

— А многие его не любят. Больно, говорят, строг и порой без нужды.

— Ну, судить мы скоры, — вздохнула Анна Петровна, — а он ведь Ангел нашей церкви. Можно ли нам его судить? То-то. Вон, Антонинушка, никого никогда не осудит, даже мучителей своих просила не наказывать.

— И что, простили их? — полюбопытствовала Серафима. От горячего чая она раскраснелась и теперь обмахивала себя носовым платком.

— Да нет. Разве суд простит кого? Присудили пять лет тюрьмы.

— Мало им, нехристям, ишь, пять лет всего, я бы расстрел дала и точка! — Серафима в сердцах двинула вперед стакан с чаем и пролила на пол, но даже не заметив, продолжала: — Надо всех их вывести под корень: алкоголиков, бандитов, воров — какой с них прок? Жизни не дают никому.

— Да не то ты говоришь, Серафима, — покачала головой Анна Петровна, — слушаешь ты, слушаешь, а толку что? Немилостивому и суд без милости, так Господь говорит, Мне отмщение, Аз воздам. Он и будет судить. Преподобный Серафим Саровский своих обидчиков простил и другие святые всегда прощали. Вот так Серафима! Вроде и седина у тебя в голове, и внуки скоро жениться начнут, а ты все в разум не можешь придти.

— Твоя правда — и седина у меня, и внуки, — рассердилась Серафима, — так что поздно меня учить. Ты, матушка, так всех товарок своих распугаешь своими выговорами. Кто хлеб-то будет приносить?

— Прости, Христа ради, раз так, — повинилась Анна Петровна, — я же для пользы, кто еще тебе скажет? Прости.

— Ладно, чего уж там, прощаю, — Серафима утерла вспотевший лоб и хотела уже встать, — пожалуй пойду я.

Но Анна Петровна удержала ее за плечо и спросила:

— А ты помнишь, Серафимушка, блаженную Екатерину.

— Ну конечно, — Серафима наморщила лоб, — помню, она, где-то около реки жила, юродивая старушка. Ходили у нее спрашивать про то и про это.

— Блаженная, — поправила Анна Петровна, — Блаженная она. Жила в Завеличенском переулке, дом четыре, у чужих людей с сестрицей болящей. А вышла она из состоятельной семьи, получила хорошее образование и рано стала монахиней. Была Екатеринушка великая прозорливица, многое и многим на пользу души предсказывала наперед. Был со мной такой случай. В 1948 году. Шла я как-то за молоком, а навстречу Екатерина. Поздоровались, а она и говорит: “Будут на смерть убивать, надо простить и помочь человеку”. Ничего больше не объяснила, только это сказала. А на другой день муж мой с работы пришел пьяный. Он на войне ранение сильное имел и контузию, так что часто впадал в раздражение и даже в буйство. Пришел, а я ему говорю, мол опять напился, опять с работы погонят. Он сразу как-то вошел в раж, схватил тяжелый железный совок и ударил меня по голове. Что дальше было не помню — очнулась уже в больнице. Врач сказал, что миллиметр меня спас, дескать на миллиметр дальше бы ударил Степан, не выжила бы я. Степан, как везли меня в больницу, все сзади бежал, кричал, что не хотел, что случайно, но ко мне его не допустили. Я все сомневалась: заявлять ли мне на мужа в суд или нет, но врачи уговорили меня, что надо, иначе, дескать, не сейчас, так потом все равно убьет. Рана у меня была тяжелая, но заживало все очень быстро. Как только случилось со мной, так в Собор Троицкий подали за меня поминание. Служил там отец Иоанн, теперешний известнейший Псково-Печерский архимандрит, так он попросил всех верующих встать на колени и помолиться о моем выздоровлении. После того и полегчало мне. Так что не миллиметр какой-то там меня спас, а Господь милосердный по молитвам церкви, но где врачам это понять? И еще, как потом я узнала, в тот момент, когда со мной все случилось, матушка Екатерина горячо молилась у себя дома — вот от того и миллиметр, от того и не убилась до смерти.

— А мужа-то на сколько посадили? — полюбопытствовала Серафима.

— Да не посадили его, слава Богу, — вздохнула Анна Петровна, — не посадили. Я как выпросилась домой, собралась идти в суд — настропалили меня таки врачи. Собралась и иду, как раз мимо дома матушки Екатерины. Она же у калиточки стоит, будто меня и поджидает. Как меня увидела, машет мне рукой, мол заходи. Вошли мы в дом, она подводит меня к столу, а там Евангелие раскрытое лежит. Она и говорит: “Читай!” Я читаю: “Не судите, да не судимы будете, ибо каким судом судите, таким будете судимы; и какою мерою мерите, такою и вам будут мерить”* (*  Мф. 7, 1-2). “Иди домой, уточка”, — говорит мне матушка Екатерина и показывает рукой в окно: “Видишь, все уточки домой идут? Вот и ты иди. И не ходи никуда сегодня”. А когда провожала меня, сказала: “Ты Степана Никитина прости” и опять: “Ты Степана Никитина прости”. Я сразу не поняла:  Степан Никитин — это наш сосед, тезка моего мужа, дебошир и драксун, от него домашние что ни день плачут. Но как на улице оказалась, дошло до меня: это моего мужа матушка имела ввиду, она ведь прямо никогда не говорила, всегда вот так, скрыто, как и все блаженные. А ведь заранее мне все предсказала! Вот так матушка!

—  Значит, так и простила мужа? — недовольно скривилась Серафима.

— Простила. А ты что же, иначе бы поступила?

— Я бы посадила своего, если бы со мной такое учинил, — покачала головой Серафима.