Не говори маме - [42]

— Это мое. Я хочу тебе его подарить.

Пусть у него начнется новая счастливая жизнь.

— Да уж, торговки от бога… — Она бросает взгляд за окно. — Приехал, пойдем!

Мы спешно натягиваем куртки, застегиваем молнии, впотьмах я долго не могу найти свою шапку, которая почему-то валяется на полу под вешалкой. Маша выходит покурить, пока я ищу чертову шапку, а Савва появляется только затем, чтобы поставить помещение на охрану. Ненадолго мы остаемся вдвоем.

Наедине с ним я вечно не понимаю, о чем говорить.

— Спасибо тебе!

— Да не за что.

Вот примерно так.

Когда мы наконец усаживаемся в «Патриот» — Маша впереди, я позади, заранее преисполненная чувством победы, со всеми этими картинками завтрашнего утра в голове, — и плавно трогаемся с места, в моем желудке вдруг проворачивается половинка невидимого лезвия.

— Савва, — тихонько зову я. Кажется, я впервые называю его по имени, такому непривычному, что оно вяжет язык. — Что если он все еще там?

В зеркале заднего вида отражаются его глаза, а сам он кажется подростком, угнавшим папин автомобиль.

— Тогда, — говорит он, — не придется ломать замок!

Среди этих гаражей, примыкающих к пустырю, обыкновенно тихо. Не помню, чтобы кто-то хотя бы раз открывал один из них. Даже сейчас, заброшенные, они выглядят монолитно — краснокирпичная кладка, трубы, косо торчащие из крыш. Над ржавыми воротами крайнего висит разбитый прожектор — круглый, какой-то старинный. Дальше — свалка почерневших от сырости досок, закопченный обломок стены чего-то, что тоже здесь было, и, наконец, владения короля Джона с темным провалом единственного оконца.

— Нет здесь никого, — отчего-то шепотом говорит Маша.

Савва глушит двигатель, и мы по очереди спрыгиваем на землю. Под ногами хрустят мелкие камушки и осколки кирпича.

Я все-таки проверяю — заперто. Савва плечом оттесняет меня в сторону, в руках у него небольшой ломик — монтировка. Пока он щупает металлическую створку, которая прилегает к косяку неплотно, Маша светит ему фонариком смартфона.

— Фигня, — бормочет Савва. — Сам, что ли, ставил, деятель.

Он аккуратно прилаживает лом на уровне коленей, бьет по нему ногой — дверь издает звук, с каким выходит из замороженной десны гнилой зуб, и распахивается настежь.

— Круто, — говорит Маша. — Никогда ничего не взламывала.

Она подсвечивает свое лицо снизу и выглядит жутковато.

Пустые пакеты лежат на том же месте, где я их оставила, — в нижнем отделении шкафа. Табачная вонь спорит с корицей. Я забираю освежитель — прячу в один из мешков с одеждой, которые мы закидываем в кузов пикапа. Последними выносим рейлы. Маша вспоминает про шторку и тащит ее тоже. Гирлянды, фотографии — все покидает свой временный приют. Остались только мои рисунки, и мне их жаль.

— Краску бы.

— Есть баллончик акриловый, — отзывается Савва. — Черный. Надо?

— Давай, — говорю я и мрачно смотрю на стены, наедине с которыми провела всю последнюю неделю. Можно сказать, что мы сроднились. Я помню все твои трещинки[19] и так далее. Но это не моя комната. Здесь вообще нет ничего моего. Ни к чему оставлять.

И не могу сказать, что не могу жить без тебя — поскольку.

И не могу сказать, что не могу.

И не могу сказать.

И.

— Поехали отсюда.

***

Когда не стало папы, мама долго не могла этого принять. Утром встанет по привычке его проводить — бормочет про погоду, потеплей одевайся, шарф пора бы уже, и зонт, зонт! Ищет зонт — нет зонта. В машине посмотри, может, найдется, жалко, хороший был зонт, я его в «Меге» покупала. А на ужин что? Что значит «неважно»? Тебе когда неважно, я и готовить ничего не хочу. Неважно ему… И действительно, наготовит на троих, поставит тарелку, вилку, стопку, а потом, продолжая незаконченный с ним разговор: как жить, Леша? Как жить? В школах стреляют, на улицах стреляют. Не могу я не смотреть, у меня дочь взрослая! Целыми днями где-то ездит, я должна знать! Только бы доучилась, они сейчас такие безбашенные… Март — ответственный мальчик, но… Я? Конечно, не брошу, буду нянчиться! Пф. Чем же мне еще заниматься. Только бы жили, Леша. Только бы жили...

Лежа в постели, я продолжала различать ее бормотание сквозь жизнерадостные звуки рекламы. А когда почти засыпала, слышала за спиной отчетливый щелчок пальцами. Он раздавался из угла моей комнаты, между столом и книжным шкафом. Папа любил прищелкнуть пальцами, когда доказывал что-то собеседнику и увлекался поиском аргументов. Все хорошо, пап, шептала я сквозь сон, мы в порядке. Ты посиди еще, если хочешь.

В Коммунаре он ко мне не приходил. Только сегодня.

Щелчок выдергивает меня из сна. Вокруг светло. Едва вспомнив, что сегодня за день, я шарю возле подушки в поисках телефона и нахожу его в щели между бортиком кровати и матрасом. Десять минут десятого. Будильник звонил трижды. Я проспала.

— Спасибо, пап!

Тетя Поля даже бровью не ведет, когда я пропрыгиваю мимо нее, пытаясь на ходу заскочить в джинсы.

— Завтракать будешь? — спрашивает она, чинно держа чайную чашку двумя пальцами.

— Е.

— Майя, я тебя не понимаю.

— Е! — повторяю я и сплевываю зубную пасту. — Не, спасибо, опаздываю.

Молниеносно перемещаясь по кухне, я завариваю себе растворимый кофе и размазываю по лицу тональный крем.