Не горюй! - [26]

Бедные жертвы останавливались в смущении, не решаясь уйти, но явно не желая оставаться. И ненавидя меня за это.

— Валяйте, уходите! — злобно цедила я. — Убирайтесь!

Я вела себя настолько ужасно, что никто, даже Хелен, не мог набраться храбрости и сказать мне, что я безумно эгоистична и вообще настоящая стерва. Вся семья была в заложниках у моего дикого нрава и непредсказуемых поступков.

Только к Кейт я относилась с некоторым уважением. И то не всегда.

Однажды, когда она заплакала, я резко крикнула:

— Заткнись, Кейт!

Случилось невероятное: девочка сразу замолчала. Но с той поры, сколько я ни старалась, я не могла воспроизвести этот тон. Я пробовала и так и сяк, но она продолжала голосить, вне сомнения думая: «Ха! Хоть ты один раз и напугала меня на долю секунды, но можешь быть уверена, черт побери, что это не повторится».

Меня переполняла энергия. Моего тела не хватало, чтобы вместить всю эту энергию, и я не знала, что с ней делать. Особенно после того, как я долгое время была лишена ее начисто. Мне казалось, что я вот-вот взорвусь. Или сойду с ума. Хуже всего, мне все еще не хотелось выходить из дома, хотя я чувствовала в себе достаточно сил, чтобы пробежать сто миль. Во мне скопилась сила десяти мужиков. Я смогла бы завоевать золотые медали на Олимпийских играх в любом виде спорта. Я чувствовала, что могу бегать быстрее, прыгать выше, кидать дальше, поднимать больше и ударять сильнее, чем кто-либо в мире.

В первую ночь, когда меня охватила ревность, я выпила полбутылки водки. Заставила Анну одолжить мне пятнадцать фунтов и послала Хелен в магазин, торгующий без лицензии.

Анна, конечно, тоже с удовольствием сбегала бы в магазин и вернулась бы с водкой. Вот только когда? Она могла появиться через неделю, рассказав путаную историю, как встретила в магазине людей, едущих в Стоунхендж, и решила, что будет неплохо к ним присоединиться. Или поведать, что с ней произошло нечто странное и она потеряла неделю. А я могла ответить ей, что в этом нет ничего странного. Если она отправилась на квартиру к своему дружку Шейну и там накурилась, то понятно, куда девалась неделя.

Нельзя сказать, что уговорить Хелен было легко.

— Я утону! — жаловалась она, поскольку погода продолжала оставаться мерзкой.

— Не утонешь, — мрачно уверяла я сквозь сжатые зубы, тон мой подразумевал, что это дело нетрудно и организовать.

— Это будет тебе дорого стоить, — меняла она тактику.

— Сколько?

— Пятерку.

— Дай ей еще пять фунтов, — приказывала я Анне.

— Теперь ты должна мне двадцать фунтов, — говорила Анна.

— Я когда-нибудь забывала отдать тебе долг? — холодно вопрошала я.

— Ну, нет… — соглашалась бедняжка, напуганная до такой степени, что даже не рисковала напомнить мне, что я все еще должна ей деньги за бутылку вина, которую я «взяла взаймы» у нее в день моего приезда домой.

— И куда ты пошла? — нетерпеливо спрашивала я Хелен.

— Наверх, переобуться.

Хелен вернулась много времени спустя, промокшая насквозь, и, громко ругаясь, протянула мне литровую бутылку водки в промокшем бумажном пакете. Сдачи с пятнадцати фунтов она мне не предложила, да я и не спросила. Когда я обнаружила, что бутылка открыта и больше четверти уже отсутствует, Хелен давно испарилась…

Как и ее шансы дожить до своего девятнадцатого дня рождения.

«Месть моя будет ужасной, дайте мне только до нее добраться!»

Несмотря на выпитую водку, я не могла заснуть. Я бродила по дому из комнаты в комнату и искала место, где чувствовала бы себя в безопасности. Такое место, где эти ужасные картинки перестали бы мелькать в моей голове. Но ненависть и ревность не давали мне уснуть.

В отчаянии я подумала, что, если попробую лечь в другой комнате и в другую постель, сон придет ко мне.

Я пошла в бывшую комнату Рейчел — ту самую, куда поселят вас, если вы приедете поголодать недельку, зажгла свет.

У комнаты был такой же нежилой вид, как и у моей, когда я приехала из Лондона. Хотя в шкафу все еще висела одежда, а на стенах плакаты. Я наткнулась на тренировочный велосипед и машину для гребли, купленные отцом лет девять назад в результате энергичной, но короткой попытки привести себя в норму. Так они и стояли в комнате Рейчел, покрытые пылью и паутиной. Выглядели они устаревшими и скрипучими, совсем непохожими на те, что продают сегодня — с компьютерными программами, видеоэкранами и электронным счетчиком калорий.

Я с любовью посмотрела на эти доисторические сооружения, и на меня волнами нахлынули воспоминания. Сколько было восторгов, когда их привезли! Только мама не присоединилась к общей радости. Сказала, что не понимает, зачем все это нужно. Что ей ни к чему надрываться, что она уже достаточно потрудилась в жизни, будучи замужем за папой и воспитывая пятерых дочерей.

Мы же все были просто вне себя. С охами и ахами мы сгрудились вокруг машин, сверкающих хромированными деталями, и никуда не отходили, пока их не установили в оранжерее. Мы все возлагали на них большие надежды. Решили, что у нас будут фигуры, как у Джеми Ли Кертис (она тогда была очень популярна), после минимальных усилий. Поэтому от желающих не было отбоя.

Папа тоже сказал, что хочет такую же фигуру, как у Джеми Ли Кертис. Мама не разговаривала с ним целую неделю.