Не держит сердцевина. Записки о моей шизофрении - [3]

В доме всегда звучала музыка. Мой папа любил джаз и рассказывал нам, что во времена его молодости увлекаться джазом считалось почти бунтарством. Наши с Уорреном коллекции записей были очень похожи: Битлз, Кросби, Стилз и Нэш, Дженис Джоплин. Но на Манкиз наши вкусы расходились (мне они нравились, а ему ни капли), и он безжалостно дразнил меня за постер Питера Нуна из Херманс Хермитс на стене моей спальни.

И еще были фильмы, выбранные моими родителями как «подходящие»: «Мэри Поппинс» и «Звуки музыки» были одобрены, но из-за одного из «Джеймсов Бондов» (не помню, какого именно, что-то с Шоном Коннери) между мной и папой разгорелась настоящая баталия: мне еще не было семнадцати и Бонд, с его мартини и девушками в бикини, был точно «неподходящим».

Некоторое время в старшей школе я работала за прилавком со сладостями в местном кинотеатре: «Может, еще Колы?» — что позволяло мне смотреть любые фильмы, какие мне хотелось, и многие из них по нескольку раз; кажется, я посмотрела «Билли Джека» раз двадцать. Мне довольно быстро стало понятно, что мне не нравятся страшные фильмы или же фильмы, наполненные тревожным ожиданием — фильмы ужасов были исключены, а «Сыграй мне перед смертью» Клинта Иствуда с его сумасшедшей женщиной-сталкером выбил меня из колеи на несколько недель. Когда директора кинотеатра ограбили вечером после закрытия, мои родители заставили меня уйти с работы.

Я признаюсь в активном братско-сестринском соперничестве с Уорреном. Как старшая, я старалась изо всех сил быть впереди, стараясь преуспеть во всем, чем младший брат еще не мог заняться. Я первой научилась кататься на велосипеде. Когда он тоже научился, я ездила на своем быстрее и дальше. Я первой научилась кататься на водных лыжах, и затем каталась на них напропалую, чего нельзя сказать о брате. Я получала хорошие оценки, и следила, чтобы он об этом знал; он тоже занимался с усердием и получал хорошие оценки. Папа был не любитель похвал (считал, что они нас сглазят), поэтому он никому не раздавал комплиментов. Но мама нас хвалила, и мы с Уорреном соревновались, чтобы привлечь ее внимание.

Что касается Кевина — поскольку он был намного младше меня, я относилась к нему, как к своему ребенку. Одно из моих первых воспоминаний — о том, как он начал ползать, и как я волновалась, наблюдая за тем, как он научился передвигаться с места на место. Он не только был гораздо младше нас с Уорреном, он также был по натуре более общительным — с ним было гораздо легче водиться, и он любил просто быть вместе с нами, а не тягаться с нами.

Наша семья не была религиозной, но мы следовали основным еврейским традициям: ходили в Храм и соблюдали Дни трепета[2]. В детстве мы ходили в еврейскую школу, а также отпраздновали свои Бат- и Бар-Мицву[3]. Хотя мне это подробно не объясняли, мне дали понять, что во многих местах и обстоятельствах евреи были не очень популярны, и что нужно быть скрытным и уважать себя, чтобы пройти свой путь в жизни. В отличие от папиных родителей, мы не соблюдали кашрут[4]; еще одна семейная легенда гласила, что, для того, чтобы впечатлить своих будущих свекра со свекровью своей кошерностью, моя мама, чья семья никогда не соблюдала кашрут и даже не знала его правил, по ошибке заказала лобстера на ужин в тот день, когда мой папа представлял ее своим родителям.

Внешне казалось, что моя семья была очень благополучной — как на обложке журнала, нарисованной Норманом Роквеллом, или из доброго комедийного телевизионного сериала пятидесятых. И действительно, моя мама была, как сейчас бы ее назвали, «домашней мамой» или домохозяйкой. Она всегда была дома, когда мы возвращались из школы, следила, чтобы мы обязательно перекусили — до сих пор хлопья с холодным молоком для меня «еда из детства». Мы всегда ели вместе всей семьей, и хотя мама не много готовила (готовила домработница, а со временем мой папа пристрастился к готовке и очень в ней преуспел), в буфете всегда был пирог (хоть и магазинный), в холодильнике свежие фрукты, и свежее белье в наших шкафчиках.

Однако за красивым фасадом все было сложнее, как и в любой семье. Как и у всех родителей, у моих были и сильные и слабые стороны. Они были очень близки; на самом деле, они получали гораздо больше удовольствия в компании друг друга, чем с другими людьми, включая иногда и собственных детей. Как и многие пары пятидесятых годов, их сложно было представить отдельно друг от друга. Моя мама всегда была очень нежной с папой на людях, он с ней — не очень, хотя никогда не бывал пренебрежительным или грубым. Но всегда было понятно, что он был главным. Для моей мамы девизом всегда было: «Все, что ты захочешь, дорогой!», как это было и для ее мамы. Если у нее и были какие-то карьерные амбиции, когда она пошла в колледж, я никогда о них не знала; хотя она была центральной фигурой в успешном антикварном бизнесе, который мои родители начали вместе. Но все равно, ничто не изменилось в их отношениях за прошедшие годы. Недавно моя мама призналась, что она отказалась от своих политических взглядов, чтобы разделить взгляды моего отца.