Не держит сердцевина. Записки о моей шизофрении - [12]

Шрифт
Интервал

Хотя я без особых трудов справлялась со школьными занятиями и домашней работой (я даже продолжала учиться на отлично), я чувствовала себя все менее и менее привязанной к месту, где проходили уроки, и к другим ученикам. Весь мой день, в буквальном и переносном смысле был посвящен Центру — чтобы быть частью его сообщества.

Я научилась курить сигареты: если наши консультанты (руководители и сотрудники Центра), которые столько всего знали и полностью заслуживали моего уважения и подражания, курили, то тогда это было позволительно и мне. В то время никто не считал никотин наркотиком или даже веществом, вызывающим зависимость, которое было так же опасно, как и другие. Курение было частью повседневной жизни. Очень скоро меня невозможно было представить без пачки сигарет — пройдут десятилетия, прежде чем я смогу избавиться от этой привычки.

И именно в Центре я получила свой первый сексуальный опыт.

Джеку был двадцать один год, мне было семнадцать. Между семнадцатью и двадцатью одним — большой промежуток: столько времени занимает дорога через старшую школу и колледж. Огромный скачок в развитии происходит за эти четыре года. Принимая во внимание мой возраст, это, возможно, было и удобным моментом, но было много причин, по которым и место было неподходящим, да и сами отношения были ошибкой.

В Джеке-наркомане, находящемся на пути к выздоровлению, поколесившем по миру — было нечто невероятно привлекательное для чувствительной угрюмой девушки с живым воображением. Возможно, он и был очень испорчен наркотиками и другим жизненным опытом, но я видела другое. Я видела внешне интересного старшего, «умудренного опытом» мужчину, который слушал меня и, кажется, действительно интересовался тем, о чем я думала. Мы бывали на одних и тех же встречах, проходили мимо друг друга в коридорах, пару раз вместе пили кофе, и когда он пригласил меня в кино, это было совершенно естественным. Держаться за руки, целоваться — это было захватывающим и волнующим. А раз он бывал там, где я никогда не бывала, и знал о вещах, о которых я не знала, когда пришло время решаться на продолжение, я доверила инициативу ему.

Для меня в семнадцать лет это было головокружительным, опьяняющим опытом — как будто мы совершили нечто запретное (что так и было). Все же, каким бы волнующим ни был первый опыт, я знала достаточно, чтобы понимать, что это был плохой секс. Я подозреваю, что вряд ли у кого-то все бывает замечательно в «первый раз», но это так меня страшило, что я почувствовала облегчение, когда это произошло. Так же, как и тогда, когда я покурила травки, моя голова не взорвалась, мое сердце не разбилось во время первого сексуального опыта, я не забеременела и не подхватила никакой ужасной болезни. Все могло бы быть гораздо хуже.

* * *

Моя жизнь в Центре закончилась с окончанием школы. Я была убеждена (как и многие восемнадцатилетние), что вот-вот начнется самая замечательная часть моей жизни. Я не сомневаюсь, что я была сильнее, чем могла быть, благодаря этому сообществу, которое вложило в меня столько усилий. Я полюбила людей Центра — консультантов, других «пациентов» — и верила, что они испытывали то же чувство ко мне. Я была полна решимости никогда не разочаровывать и не подводить их.

Относительно борьбы с наркотиками, что было миссией Центра — да, это тоже был успех — хотя, конечно, я не особенно и употребляла наркотики до этого. Самое главное, чего достиг Центр, это то, что он смог вдолбить в меня несгибаемое отношение к болезням и слабостям: бороться. Ты можешь бороться, и ты можешь победить. Быть слабым — это поражение; сложить оружие — это сдаться; а сдаться — это отказаться от собственной силы воли.

Главным изъяном всего этого, однако, было отрицание сложных реалий окружающего мира и сложности и многогранности реальных людей. Это неправда, что все можно преодолеть и победить силой воли. Есть силы природы и обстоятельства вне нашего контроля, даже вне нашего понимания, и настаивать на победе в таких ситуациях, не довольствоваться меньшим — означает искать душевного самоистязания. Правда в том, что не все битвы можно выиграть.

Глава третья

Несмотря на красивую территорию и архитектуру университета Вандербильта в Нэшвиле — старые кирпичные здания, увитые плющом, большие зеленые лужайки — моя комната в общежитии первокурсников была довольно тусклой и неопрятной. Дома моя комната была спокойной, всегда чистой и убранной — наша домработница содержала ее в чистоте и порядке, а мама священнодействовала над декором: следила за тем, чтобы на окнах висели симпатичные занавески, чтобы на кровати было яркое покрывало. Но в «Ванди» я была предоставлена самой себе, совсем не подготовленная к решениям о том, как расставить мебель, подходит ли по цвету постельное белье, куда лучше поставить письменный стол и с какой стороны поставить настольную лампу. Высокая, худая, неловкая в обществе, почти всегда в мятых джинсах (за много лет до того, как все студенты начнут их носить), с неопределенной прической — я внезапно очутилась в ситуации, когда могла полагаться только на себя.

В начале семидесятых «Ванди» все еще беззаботно и счастливо жил в 50-х, а может быть даже и в более давнем периоде: я не преувеличу, если скажу, что оказалась на Старом Юге. С косными социальными нравами, жестко запрограммированными половыми ролями для мужчин и женщин, он разительно отличался от других университетов, в которые я могла пойти учиться и которые более радушно приняли бы приятную еврейскую девочку (пусть и с некоторыми причудами и странностями и переменами настроения). Но эти другие университеты были на севере страны, а мои родители хотели, чтобы я осталась на юге, и в результате мы выбрали Вандербильт.


Рекомендуем почитать
Иван Никитич Берсень-Беклемишев и Максим Грек

«Преподавателям слово дано не для того, чтобы усыплять свою мысль, а чтобы будить чужую» – в этом афоризме выдающегося русского историка Василия Осиповича Ключевского выразилось его собственное научное кредо. Ключевский был замечательным лектором: чеканность его формулировок, интонационное богатство, лаконичность определений завораживали студентов. Литографии его лекций студенты зачитывали в буквальном смысле до дыр.«Исторические портреты» В.О.Ключевского – это блестящие характеристики русских князей, монархов, летописцев, священнослужителей, полководцев, дипломатов, святых, деятелей культуры.Издание основывается на знаменитом лекционном «Курсе русской истории», который уже более столетия демонстрирует научную глубину и художественную силу, подтверждает свою непреходящую ценность, поражает новизной и актуальностью.


Нездешний вечер

Проза поэта о поэтах... Двойная субъективность, дающая тем не менее максимальное приближение к истинному положению вещей.


Оноре Габриэль Мирабо. Его жизнь и общественная деятельность

Эти биографические очерки были изданы около ста лет назад в серии «Жизнь замечательных людей», осуществленной Ф.Ф.Павленковым (1839-1900). Написанные в новом для того времени жанре поэтической хроники и историко-культурного исследования, эти тексты сохраняют ценность и по сей день. Писавшиеся «для простых людей», для российской провинции, сегодня они могут быть рекомендованы отнюдь не только библиофилам, но самой широкой читательской аудитории: и тем, кто совсем не искушен в истории и психологии великих людей, и тем, для кого эти предметы – профессия.


Иоанн Грозный. Его жизнь и государственная деятельность

Эти биографические очерки были изданы около ста лет назад в серии «Жизнь замечательных людей», осуществленной Ф.Ф.Павленковым (1839-1900). Написанные в новом для того времени жанре поэтической хроники и историко-культурного исследования, эти тексты сохраняют ценность и по сей день. Писавшиеся «для простых людей», для российской провинции, сегодня они могут быть рекомендованы отнюдь не только библиофилам, но самой широкой читательской аудитории: и тем, кто совсем не искушен в истории и психологии великих людей, и тем, для кого эти предметы – профессия.


Тиберий и Гай Гракхи. Их жизнь и общественная деятельность

Эти биографические очерки были изданы около ста лет назад в серии «Жизнь замечательных людей», осуществленной Ф.Ф.Павленковым (1839-1900). Написанные в новом для того времени жанре поэтической хроники и историко-культурного исследования, эти тексты сохраняют ценность и по сей день. Писавшиеся «для простых людей», для российской провинции, сегодня они могут быть рекомендованы отнюдь не только библиофилам, но самой широкой читательской аудитории: и тем, кто совсем не искушен в истории и психологии великих людей, и тем, для кого эти предметы – профессия.


Антуан Лоран Лавуазье. Его жизнь и научная деятельность

Эти биографические очерки были изданы около ста лет назад отдельной книгой в серии «Жизнь замечательных людей», осуществленной Ф. Ф. Павленковым (1839—1900). Написанные в новом для того времени жанре поэтической хроники и историко-культурного исследования, эти тексты сохраняют по сей день информационную и энергетико-психологическую ценность. Писавшиеся «для простых людей», для российской провинции, сегодня они могут быть рекомендованы отнюдь не только библиофилам, но самой широкой читательской аудитории: и тем, кто совсем не искушен в истории и психологии великих людей, и тем, для кого эти предметы – профессия.