Не буди во мне зверя - [19]

— Ты что, был в стельку пьян?

— Я точно знаю, что выпил всего пятьдесят грамм.

— И не помнишь, как оказался за городом?

— Абсолютно.

Он хлопнул себя по лбу и, вздохнув, взял в руку бутерброд.

— Там осталось что-нибудь выпить?

— А стоит ли?

Он испуганно посмотрел на меня и покачал головой:

— Честно говоря — не знаю. Раньше со мной такого не было никогда.

— Ты думаешь, это… Они постарались? — спросила я осторожно.

— Не знаю. Но ничего другого мне в голову не приходит.

И тут его прорвало. Он начал говорить возбужденно, почти без пауз и говорил минут двадцать.

За все это время я его ни разу не перебила и в результате услышала прекрасную обвинительную речь, направленную в никуда, поскольку ни он, ни я даже приблизительно не догадывались, с кем мы имеем дело. Но его возбуждение передалось мне и, подхватив его мысль, я продолжила и развила ее.

К тому времени Семен расправился с кофе и бутербродами, и мы перешли в комнату за низкий журнальный столик, за которым просидели весь вчерашний вечер.

Я стала рассказывать обо всем, что пережила сегодня, Семен что-то объяснял мне, приводил примеры из собственной «практики»…

А потом неожиданно разговор иссяк. Ни с того ни с сего, словно шарик, из которого выпустили воздух, он прекратился независимо от нашего желания.

И мы услышали собственное дыхание. И только теперь заметили, что сидим почти в полной темноте, не считая тусклого света ночника на тумбочке у дивана.

От этого полумрака и звенящей тишины у меня закружилась голова. Мои глаза увлажнились, а во рту пересохло. Всем своим существом в этот момент я почувствовала, как бы поточнее выразиться, нашу… разнополость.

Я далеко не ханжа, и при слове «секс» на моем лице не появляется гримасы отвращения. Но внезапность нахлынувшего вожделения, по-другому не назовешь, обескураживала.

Семен в эту минуту показался мне воплощением мужской красоты, запах его одеколона заставлял трепетать мои ноздри и туманил сознание.

Судя по всему, Семен переживал нечто подобное, и его взгляд об этом красноречиво свидетельствовал.

Он потер виски кончиками пальцев и произнес:

— Юля…

У него перехватило дыхание, а у меня от звука его голоса кровь прилила к щекам.

— Давай выпьем, — предложил он.

— Давай, — ответила я, не отводя глаз, беззвучно, одними губами.

Семен достал из бара уже знакомую мне бутылку и наполнил бокалы.

На сей раз вкус напитка показался мне божественным.

После первого же глотка приятное тепло согрело мне грудь, опустилось к солнечному сплетению и отозвалось в ногах невероятной легкостью.

Я еле дождалась, когда Семен подойдет ко мне и возьмет за руку.

Через несколько секунд наши халаты, сорванные нетерпеливыми руками, упали на пол, и мы вцепились друг в друга как сумасшедшие…

* * *

— Сволочи, — чуть не плача, проговорил Семен через минуту, вскакивая с дивана и натягивая халат.

Налив себе полный стакан, он выпил его двумя большими глотками и закурил сигарету.

На него больно было смотреть. Если верить доктору Фрейду, он пережил минуту назад самое большое для мужчины унижение.

Я думаю, вы понимаете, что произошло. В самый ответственный момент Семен оказался недееспособен.

Мне и самой было погано, но все-таки легче, чем Семену, насколько я могу себе представить состояние мужчины в подобной ситуации.

— Они же просто издеваются над нами, — сдавленным голосом произнес он и выплеснул в стакан остатки спиртного.

Все еще голая, я выглядела тоже по-дурацки и поспешила натянуть на себя халат.

Семен, обхватив себя за голову руками, сидел, уставившись в одну точку на полу.

За стеной, несмотря на позднее время, кто-то передвигал тяжелую мебель, оживленно переговариваясь и смеясь…

ГЛАВА 7

Говорить нам больше не хотелось, да, честно говоря, и видеть друг друга тоже.

Я понимала, что Семен ни в чем не виноват, но какой-то древний инстинкт во мне отвергал недееспособного мужчину, и я изо всех сил старалась не наговорить ему гадостей.

Поэтому, когда Семен с каменным лицом удалился к себе в спальню, я не стала его удерживать, а разделась и, отвернувшись к стене, собиралась отойти ко сну.

Но заснуть в полном смысле этого слова мне в эту ночь было не суждено.

Минут двадцать я ворочалась с боку на бок, вспоминая и анализируя события последних часов, потом меня начала мучить жажда, и я на цыпочках, чтобы не разбудить Семена и, не дай бог, не спровоцировать его на еще одну бесплодную попытку близости, сходила на кухню за водой.

Напившись, я вернулась в постель и едва улеглась, как почувствовала в комнате чье-то присутствие.

Мне трудно объяснить свои ощущения. Никаких явных признаков того, что я в комнате не одна, вроде бы не было. Но ощущение не проходило.

Если вам хоть раз довелось испытать то неуловимое волнение, от которого человек просыпается среди ночи, почувствовав на себе чей-то взгляд, то вы можете меня понять.

Сон, и без того никак не желавший прийти ко мне, в эту самую минуту пропал вовсе…

* * *

Трудно описать все, что происходило со мной в эту ночь, как почти невозможно найти слова, чтобы передать сумбурное, перенасыщенное событиями видение.

Тем более что состояние моего сознания точнее всего можно было бы назвать «помраченным». У психиатров для обозначения подобных состояний есть специальный термин: «суггестивные».