Наживка для резидента - [30]

Дело привычное. Сколько этих сирийских километров изъезжено, протоптано, исползано на брюхе. А сколько перемолото лопастями вертолетов. Не сосчитать. Пыль, жара, грунтовые дороги, терпкое ощущение опасности на языке, как вкус молодого вина. Как поется в старой афганской песне, переделанной Князем на наш лад:

Жаркая нерусская погода

Оседает пылью на броне.

Оседает вот уже два года

На чужой сирийской стороне…

Тут очень важно, чтобы не появилось ощущение привычности и обыденности. Я запрещаю себе и моим людям привыкать. Привычка — это потеря концентрации и расслабление. А опыт — это знание и умение. Поэтому передвигаемся по этой земле как в первый раз, везде ожидая подвоха.

Но подвоха никакого не было. В назначенное время мы вышли в точку. Минута в минуту зарокотали и выросли в бледно-синем небе вертолеты. Эвакуация была организована и продумана на высочайшем уровне.

Вот чего не отнимешь у занудливого педанта полковника Лукьяненко — так это способности предельно четко организовать мероприятия. Для него нет слова — не могу, не положено. Это такой таран, который любую стену пробьет. Поэтому я знаю, что с ним у меня всегда будет оптимальный маршрут отхода и винтокрылый борт, на который ступаешь, как на порог своего дома.

Командир экипажа «Ми‑8» объявил, что планы поменялись и мы держим курс не на базу Хмеймим, а на аэродром Сирийской армии, дислоцированный как можно ближе к месту дальнейшего поиска. Туда уже отправились офицер связи и технари. Эта новость радовала. Значит, мы действуем в режиме наибольшего благоприятствования.

«Ми‑8» оторвался от каменистой горной площадки, и я блаженно прикрыл глаза, прислонившись спиной к вибрирующему борту. Я один из немногих людей, кто может полностью расслабиться в вертушке. Несмотря на тряску, виражи, воздушные ямы и даже обстрелы, мне здесь комфортно. Я перехожу в другую стихию — стихию воздуха, над которой я не властен, и вручаю свою жизнь на милость экипажа и самого Господа. Здесь я не могу ничего, зато мне не нужно думать о снайперах и взрывах. Здесь я или умру, или доберусь целым до места назначения, и никакие мои навыки, умения не в силах на это повлиять. Поэтому я просто сладко задремал, в отличие от сидящего напротив меня Бека, который не любил воздушные машины и был страшно напряжен.

Проснулся я, когда шасси стукнулись о бетон полосы. Эта авиабаза недавно была освобождена сирийскими войсками и уже активно использовалась. В иллюминаторе виднелись выстроившиеся в ряд бомбардировщики «Су‑24».

На авиабазе нас действительно ждали. Среди тех, кто поспешил засвидетельствовать нам свое почтение, были наш капитан-разведчик из Хмеймима, трое технарей — они прибыли прямо из Москвы со своей аппаратурой и плюс к этому намерены были использовать технические ресурсы сирийцев. Также нас ждали двое оперативников из сирийской разведки. Все эти люди были задействованы в операции «Папирус» — по розыску наследия Большого Имама.

И закипела работа. Наша роль пока была больше как наблюдателей. Технари процеживали эфир, пытаясь выловить крупинки информации. Анализировалась агентурная и иная информация, данные спутниковой и аэрофотосъемки. Вся беда состояла в том, что мы знали, где может находиться наследник Большого Имама, только примерно. А мне нужна была точка, куда можно ткнуть грубым спецназовским пальцем и раздавить гадину. Точнее, поймать ее. Но зона поисков сужалась очень медленно.

На базе стоял вечный гул. Взлетали на бомбежку самолеты — конечно, не так интенсивно по сравнению с Хмеймимом, но все же, думаю, они доставляли душманам немало горьких минут. Рядом с аэродромом скапливались военнослужащие и бронетехника, сколачивались подразделения перед отправлением в зону боевых действий. В общем, армейская жизнь была достаточно насыщенная.

Постепенно общими умственными усилиями нам удалось очертить квадрат, в котором находились два селения, ферма, фабрика по производству масла и несколько подобных объектов. Кабан где-то там. Но территория еще слишком большая для отработки.

Сирийские разведчики клялись, что задействовали всю свою агентуру на этом направлении, но верили мы им с трудом. Слишком часто на моей памяти их обещания оказывались больше результатов, а нередко они просто давали недостоверную информацию, взятую с потолка.

Однако через три дня майор сирийской разведки, счастливый, будто получил в подарок от Деда Мороза вместо меховых варежек машину «Феррари», сообщил нам на совещании в штабе операции:

— Мы вышли на связь с нашим человеком. Надежным человеком.

— И что сказал надежный человек? — лениво спросил я, тысячу раз слышавший о надежных людях, которые делают все возможное и невозможное.

— Он сказал, где Кабан.

С видом карточного шулера майор вытащил из папки и разложил на столе перед нами фотографии аэрофотосъемки.

— Зернохранилище, комплекс сельскохозяйственный, — тыкая в изображения, вещал сириец. — Мы проверили. Принадлежит одному из дальних родственников Кабана. Там он обосновался!

— И как его оттуда выкурить? — спросил я. — Он там укрепился и намерен держать оборону.

— Я надеюсь на вашу группу. И на наше спецподразделение из одиннадцати преданных и умелых воинов, которые будут переданы в ваше распоряжение, — торжественно произнес майор.