Найти и обезвредить - [161]

Через несколько минут он уже сидел на железном стуле полицейской машины, которая везла его в тюремную камеру. По требованию мировой, и прежде всего советской, общественности Кристман был арестован. Для этого западногерманской Фемиде потребовалось тридцать пять лет.

Весна 1981 года

Две недели в земельном суде Мюнхена шло судебное разбирательство, рассматривались материалы минувших процессов, где шла речь о Кристмане и его зондеркоманде, зачитывались свидетельские показания, просматривались фотодокументы. Через две недели суд приостановил свою работу, и группа западногерманских юристов в составе председателя суда присяжных Кремера, члена этого суда Зелька и прокурора Фольгера выехала в СССР для дополнительного сбора материалов.

Прокуратура Краснодарского края предоставила им возможность допрашивать любых свидетелей, в полном объеме знакомиться с судебными материалами государственных комиссий по расследованию злодеяний гитлеровцев на советской земле, выезжать на места расстрелов и казней. Представители Мюнхенского земельного суда побывали в Цемдолине, в станице Марьянской, в Ейске, во многих других местах. Они подолгу беседовали с теми, кто чудом избежал смерти от рук Кристмана и его своры.

Многое, что стало известно о Кристмане, — результат работы кубанских чекистов. Десятки томов уголовного дела со скрупулезной точностью описывают злодейские дела преступника. Каждый листок этого дела обладает силой пушечного снаряда.

Даже там, в ФРГ, где многим не по нутру вообще какое-либо упоминание о военных преступлениях в годы минувшей войны, даже там трудно было что-либо противопоставить убийственной логике неопровержимых фактов.

С грузом новых впечатлений участники процесса снова заняли свои места. За барьером, прячась от кинокамер и фотоаппаратов, сидит маленький, щуплый старичок с крысиным лицом и бегающими глазками. В нем трудно сейчас узнать того напомаженного эсэсовца с расстегнутой кобурой парабеллума, того оберштурмбанфюрера, который любил фотографироваться во время войны.

Палач пускает в ход старый испытанный прием: он хочет спрятаться за свои семьдесят лет и стариковскую немощь. Видя, что особого эффекта это не дает, он меняет тактику и начинает вести себя нагло, то есть так, как он вел себя всю жизнь.

Судья. Как часто вы принимали участие в отравлении газами мирных советских людей?

Кристман. Для меня это не было каким-то потрясающим событием, чтобы я мог запомнить…

Судья. Сколько человек было расстреляно в станице Марьянской?

Кристман. Я не знаю, я не считал… В Марьянской мне должны быть благодарны за то, что я не допустил расстрела всех жителей станицы.

Судья. Были ли в числе жертв евреи?

Кристман. В этой стране трудно разобраться в национальной принадлежности, поэтому ничего сказать на этот счет не могу.

Судья. Как вы оцениваете показания советских свидетелей?

Кристман. Это надо рассматривать как оскорбление немецкого народа…

Суд приговорил Кристмана к десяти годам тюремного заключения. Оценивая итоги процесса в Мюнхене, собственный корреспондент газеты «Нойес Дойчланд» Отто Вернер пишет:

«За убийство одного советского гражданина — только тридцать пять дней ареста — таков итог судебного разбирательства в Мюнхене по делу Кристмана… Затягивание следствия и волокита характерны в ФРГ для государственно-правовой практики, когда дело касается разоблачения и наказания военных преступников. И еще характерно на процессе против Кристмана и других аналогичных процессах в ФРГ следующее: наглость и цинизм обвиняемых и их защитников, издевательство над свидетелями, дерзкие вылазки неонацистов и антикоммунистов…»

Кристман пока за решеткой. Я подчеркиваю — пока, потому что прогрессивным кругам ФРГ, которые много сделали, чтобы убийца был назван убийцей, противостоят мрачные силы реваншизма и реакции, силы, которые в свое время породили Кристмана и ему подобных и теперь готовы встать на их защиту.

Дело Кристмана не окончено, оно продолжается. Палач должен получить по заслугам.

Май 1981 года

В прошлое вернуться нельзя, но можно представить прошлое, хотя мне и трудно это сделать в теплый солнечный день, когда распустившиеся почки разносят окрест буйный аромат наступающей весны, тридцать шестой нашей мирной весны.

Я вхожу в здание, где когда-то «квартировала» зондеркоманда. Сейчас здесь помещаются разные городские организации, с утра до вечера течет деловая жизнь. Где-то на этажах стучат пишущие машинки, две молодые женщины, оживленно разговаривая, спешат по коридору, у входа разгружают почту, молодой вихрастый парень пронес в буфет ящик с кефиром. Спроси у этих людей, что было в этом здании в годы войны, — не каждый знает. Они знают его только таким: строгим и деловым в будни, радостным и оживленным в праздники. Для меня этот дом всегда связан с многолюдностью центра города — рядом детский кинотеатр, секция бокса в монтажном техникуме, моя школа…

Но я знаю людей, которые долгие годы после войны боялись проходить мимо этого здания. Сгоревшее при освобождении Краснодара, оно мрачно чернело пустыми глазницами окон, напоминая о том страшном, что было связано с зондеркомандой и ее главарем Кристманом.