Найти и обезвредить - [160]

«Промежуток между действительной казнью и осознанием, что это совершится, был очень незначительным. Женщины и дети должны были умерщвляться именно таким образом, для того чтобы избежать лишних душевных волнений, которые возникали в связи с другими видами казни».

На всех судебных процессах, которые проходили в Краснодаре по делу карателей, имя Кристмана звучало сотни раз. Подсудимые произносили его со страхом, свидетели — с ненавистью.

Курт Кристман — оберштурмбанфюрер СС, начальник зондеркоманды, организатор массовых казней в Краснодаре, Ейске, Новороссийске, Мозыре и других городах — был одним из чудовищных порождений фашизма. Если большинство его подчиненных стрелять в людей заставлял страх за свою шкуру, то Кристман был палач по духу, призванию и убеждениям.

Еще в 1943 году, на первом процессе, имя Кристмана стало синонимом зверств, перед которыми бледнели все ужасы средневековых застенков. В документальном фильме, который шел тогда на экранах страны, звучали такие слова:

«Пусть знают кристманы, герцы и другие палачи, что им не уйти от расплаты!»

Так оно и стало.

Осенью 1963 года в Краснодаре перед судом трибунала Северо-Кавказского военного округа предстали девять карателей из зондеркоманды СС-10А. Но все они были, так или иначе, орудием в руках еще более жестоких — в руках Кристмана, который в это время спокойно разгуливал по улицам родного Мюнхена. Изувер, хладнокровно отправлявший на смерть больных детей, сжигавший военнопленных, стрелявший в беременных женщин, удушивший в «зауэрвагене» тысячи людей, дожил без возмездия и наказания до восьмидесятых годов.

Зима 1980 года

На зеркальной витрине старинной готикой начертано:

«Вы выбрали правильно: маклерское бюро доктора Курта Кристмана. Земельные участки, дома, квартиры».

Каждое утро ровно в восемь у подъезда этого мюнхенского дома на Штютценштрассе останавливается легковая машина. Из нее выходит невысокого роста старичок, седенький, чистенький. Он не спеша поднимается на третий этаж, на ходу вежливо раскланивается с секретаршей.

Это владелец фирмы доктор Кристман. Когда в прессе появились первые материалы о его прошлом, сотрудники фирмы были немало удивлены. Господин Кристман — такой вежливый, предупредительный, всегда отличавшийся слабым здоровьем, с тихим добрым голосом — и вдруг какие-то рвы, расстрелы, душегубки! «Ах, это все выдумки коммунистов!» — говорили сердобольные дамы из маклерского бюро.

Но если кто-то из сотрудников фирмы имел другую точку зрения на этот счет, его тихо выставляли за дверь — господин Кристман не любил, когда копались в его биографии. А биография его была более чем любопытна, особенно для журналистов. Рано или поздно, но на страницы прогрессивных газет просочились некоторые детали, которые проливали свет на прошлое преуспевающего владельца маклерского бюро. После разгрома гитлеризма Кристман приложил много изобретательности, чтобы избежать наказания.

Вначале он бежит в Аргентину, где некоторое время обретается в джунглях среди таких же головорезов, готовых скрыться куда угодно, лишь бы избежать участи главарей рейха. В годы «холодной войны», согретый ласковым дыханием реваншизма, он потихоньку выбирается поближе к городам, пока наконец в середине пятидесятых годов не прибывает в фатерланд — скромный, тихий, осторожный. Есть надежда, что все изрядно позабыто. Свора, которой он командовал, перебита, остатки разбежались, да и кому он теперь нужен, больной и тихий обыватель, поселившийся на окраине Мюнхена.

Однако уйти в тень все-таки не удалось. В маклерское бюро зачастили корреспонденты. В ответ на их вопросы Кристман юлит, выдумывает, ссылается на недостаток памяти, на слабое здоровье. Уже многие в открытую говорят, что под сенью каштанов Штахуса, в самом центре Мюнхена, окопался военный преступник. Молчит лишь западногерманская Фемида. Она молчала около двадцати лет и лишь в 1965 году под большим давлением прогрессивной общественности наконец робко сказала первое слово. Но для Кристмана оно — как слону дробина. За три четверти миллиона марок он откупился от ареста и суда.

По сути, он расплачивался тем, что награбил в годы войны: золотыми коронками своих жертв, имуществом краснодарских, ейских, новороссийских семей.

В 1974 году в ответ на новое приглашение Мюнхенского земельного суда Кристман присылает медицинское заключение о слабом здоровье, из-за чего не имеет возможности принять участие в деле. Справка с удовлетворением подшита в папку, которая тут же сдана в архив.

А господин Кристман все так же рано утром подъезжает к своему маклерскому бюро, все так же вежливо раскланивается с секретаршей. Ему не снились по ночам тени его жертв, не вспоминалось здание в Краснодаре, по улице Орджоникидзе, рвы смерти в Новороссийске, Ейске, Мозыре. Более того, в дни фашистских сборищ он цеплял на лацкан пиджака гитлеровские награды. Это напоминало о походе на Восток, о тех сладостных временах, когда по единому его знаку озверевшая свора кидалась на людей, убивала, грабила и жгла…

В это тихое весеннее утро все было как обычно. С точностью до сантиметра водитель припарковал машину около подъезда конторы. Кристман поднялся по лестнице, привычно открыл зеркальную дверь, вошел в собственную приемную, надеясь увидеть привычно улыбающуюся секретаршу. Но взгляд наткнулся на незнакомые лица. Испуганная фрау представила ему сотрудников уголовной полиции.