Найденная - [4]
— Ну...
— Он умоляет пустить его на второй сеанс...
— Ведь билетов же нет.
— Нет... но он очень просит... он чуть не плачет...
— Знаете, если мы будем пускать всех парижских мальчишек...
— Он говорит, господин Фар, что ему показалось...
— Ну...
— Что он видел на фильме свою сестру, которую считал погибшей... просто трогательно на него смотреть.
Господин Фар вспомнил странный возглас и мальчика, простиравшего руки к экрану.
— Он хочет еще раз посмотреть, чтоб убедиться...
— Ерунда. Придумал нарочно, чтоб вдоволь насмотреться, да еще вдобавок даром.
— А места есть?
— Ни одного места... кроме... вашей ложи, господин Фар.
— Убирайтесь к чорту!
Распорядитель мгновенно «убрался».
Он пошел к той двери, возле которой только-что покинул мальчика.
Но его уже не было.
— Где же этот паренек? — спросил он у другого распорядителя.
— Какой-то человек уступил ему свой билет, — отвечал тот, — уж очень волновался мальчишка.
Директор между тем не мог отказать себе в удовольствии посмотреть и второй сеанс. Он снова поднялся в свою ложу.
И эта вторая смена зрителей так же реагировала на картину и так же волновалась.
Опять та же женщина разговаривала со старухой. Директор вздрогнул. Тот же голос, но еще с большим волнением и еще громче крикнул: «Маруся!». Но на этот раз, как ни вглядывался директор, он среди множества голов не мог найти кричавшего мальчика.
III. БОЛЬШЕВИК
Есть в Париже великолепные дворцы с тенистыми садами, есть многоэтажные гостиницы, где проживают богатые иностранцы, но есть и убогие мансарды — нечто в роде чердака с окном в крыше, где летом жарко как в печке, а зимой холодно и сыро.
В одну такую мансарду в огромном доме вошел поздно вечером худой мальчик лет пятнадцати и с удивлением оглядел пустую комнату.
— Куда же делся дядюшка? — пробормотал он, — и дверь не запер. На него не похоже.
Мальчик бросил на стол шляпу, потом долго стоял, задумавшись. Слышно было, как по соседству громко ругались какие-то бедняки из-за прокисшего молока.
— Вот, покупаем молоко на последние гроши, а оно прокисает. Это ты виноват... надо было вовремя менять воду в ведре.
— Нет, ты... Я пишу, мне некогда следить за молоком.
— Какой важный. Подумаешь — писатель.
— Молчи.
Мальчик долго стоял задумавшись, потом, очевидно, почувствовал голод, ибо подошел к шкафику, заменявшему буфет. Он с безнадежным видом растворил дверцы, но тут лицо его выразило вдруг сильнейшее изумление.
— Вот так штука, — произнес он, — чудеса в решете.
На тарелке лежал кусок сыру и половина белого хлеба.
Мальчик недоуменно пожал плечами. Затем он отломил кусок хлеба, отрезал сыру и принялся есть.
— Ага!
Из-под кровати высунулась лысая голова с очками на лбу, с лицом морщинистым как печеное яблоко. Маленькие глазки сердито сверкали из-под седых бровей.
— Очень рад, накрыл-таки... таки накрыл, меня на удочку не поймаешь.
Из-под постели вылез маленький обтрепанный человечек. Он был весь в пыли и в паутине.
— Я давно подозревал, что ты обжора... а теперь я в этом убедился, — продолжал он шамкая и запирая буфет, — обжора и воришка... Вместо благодарности, ты меня объедаешь, ты меня разоряешь. Разве люди едят по ночам? Разве какому-нибудь порядочному человеку хочется есть ночью? А ты ешь... Ешь со злости и из распущенности...
— Я и днем-то почти ничего не ел, — возразил мальчик, нахмурившись.
Старик всплеснул руками.
— Он не ел! Это называется, он ничего не ел... Вот смотри, я нарочно записал: ты съел сегодня хлебец, съел тарелку бобов и еще сосиску... А? Ты ничего не ел?.. Ты будешь говорить, что ты голоден? Будешь лазить по буфетам?.. Вор.
Мальчик так и вспыхнул.
— Я не вор.
— Нет, ты вор... я еще удивляюсь, как это ты меня всего не ограбил...
— Вы не можете так говорить.
— А это что? — старик кивнул на буфет. — Жаль, я не догадался посадить с собою под кровать полицейского. Тебя бы и забрали в тюрьму... и забрали... ты большевик... я всегда говорил, что ты большевик...
— Зачем же вы меня привезли сюда?
— А, вот твоя благодарность... Я тебе жизнь спас... от Советской власти тебя увез... человека из тебя сделать хотел...
— Вы меня даже и не учите ничему.
— Учить тебя?! Да ведь ученье-то денег стоит. А откуда я их возьму? На мой век и то, глядишь, не хватит... Разве я знал тогда, что так все затянется... Думал: ну, год просидят большевики — ан вон десять лет... А я тебя все ж таки не выгнал... кормил тебя... А ты вместо благодарности... Дядя я тебе или нет?..
— Я к Марусе поеду... к сестре...
— Да ее небось давно и косточки сгнили.
— Я ее сегодня видел...
Мальчик при этих словах даже побледнел от волнения.
— Где видел... во сне что ли?
— В кино.
— Что? — Старик всплеснул руками. — Он по кино шатается... откуда у тебя деньги?.. Откуда у тебя деньги, мерзавец?
— Я эти дни ходил за обедом для больного художника, и он дал мне три франка. Я купил себе немного еды, а на остальные деньги...
— Три франка? ... три франка... да ведь это же капитал... И ты их истратил на кино... на гнусное развлечение, вместо того, чтоб дать их своему старому больному дяде и благодетелю.
Но мальчик перебил его.
— Вот там-то я и видел Марусю...
— Она была в кино?
