Витька, Генка и Жмуркин быстро бежали по улице Парковой. Генка и Жмуркин бежали налегке, а Витька прижимал к груди тяжелую волчью голову.
Улица Парковая походила на полосатую милицейскую палку, фонари через один не горели: то ли лампочки в них расплавились, то ли их просто расколотили, и друзья то ныряли почти в полную темноту, то выскакивали на неширокое освещенное пространство. Почему-то освещенные участки пахли дурацким подсолнечным маслом, а темнота, напротив, благоухала сиренью, отцветшей еще в мае. Так, во всяком случае, казалось Витьке. И он бы с удовольствием подышал этой сиренью, ему даже хотелось остановиться и постоять в прохладном горьковатом облаке…
И Витька бы так и сделал, если бы…
Если бы за ними не неслась целая толпа парковских пацанов, вооруженных бейсбольными битами. Парковцы бежали молча и сосредоточенно. Сразу было видно, что шутить они не собираются, а собираются задать Витьке, Генке и Жмуркину основательную трепку. Поколотят для порядка битами и швырнут освежиться в городской пруд.
– Может, все-таки на помощь позовем? – спросил, задыхаясь, Жмуркин.
Гордый Генка отрицательно помотал головой. Витька подумал, что звать на помощь бесполезно – суббота, народ смотрит телевизоры и отдыхает, по улицам никто не гуляет, а редкие парочки и собачники вряд ли захотят связываться. Поэтому оставалось одно – драпать. Витька немного опасался, что тяжеловатый Генка скоро устанет и скажет, что настоящему кабальеро [1] не пристало удирать от каких-то там парковцев! Напротив, пора принять честный бой. А принимать честный бой не хотелось. Особенно когда парковцев в пять раз больше…
Впрочем, Витька и сам изрядно устал – волчья голова оказалась тяжелой и неудобной в транспортировке. Рука Витьки то и дело проваливалась в пасть, а волчьи зубы больно впивались в ладонь. Витька хотел было передать голову Жмуркину, но Жмуркин отказался, сославшись на то, что тот, кто прикоснется к голове волка, может запросто стать оборотнем. Генке и без того было тяжело бежать из-за его грузности и коротконогости. И голову приходилось тащить Витьке.
За спиной что-то загремело. Витька быстро оглянулся и увидел, что один из парковцев зацепил урну и теперь катается по дорожке, держась за колено. И еще Витька заметил, что расстояние между ними и преследователями изрядно сократилось. Парковцы оказались гораздо более подготовленными к бегу. Недаром ходили слухи, что все они качаются и занимаются вольной борьбой.
Жмуркин тоже оглянулся.
– Парки догоняют, – просипел он. – Давайте кричать…
– Улица Ленина рядом, – выдохнул Генка. – Там не их территория…
– Не могу больше, – застонал Витька. – Надо было Снежка с собой взять…
Он снова оглянулся и обнаружил, что самый здоровенный и свирепый парковец, по всем повадкам предводитель и вождь, уже почти их достал и вот-вот прыгнет и вцепится в Генку.
Тогда Витька резко тормознул, схватил покрепче волчью голову и треснул ею вождя парковцев…
А началось все так.
Друзья сидели на крыше жмуркинского дома, смотрели на вечерний город, пили лимонад и грызли тыквенные семечки.
Витька думал, как хорошо сейчас, наверное, в Новой Зеландии, – и тихо, и комары там не водятся, а новозеландское мороженое, как известно, самое новозеландское во всем мире…
Генка думал о том, что придется, видимо, перебирать насос, который он смонтировал на прошлой неделе для дачного колодца, а если насос все равно работать не будет, то надо будет придумывать что-нибудь другое. А он, Генка, устал в последнее время придумывать, и вообще ему хочется на море, ведь на море он никогда не был…
О чем думал Жмуркин, неизвестно, поскольку был он товарищем хитрым, а потому и мысли у него были хитрые и темные. Скорее всего, Жмуркин размышлял о кинематографии и своем месте в ней. Впрочем, весьма может быть, Жмуркин думал о деньгах – он всегда о них думал.
К тому же, о чем думал Жмуркин, было неизвестно еще по одной причине – Жмуркина не было на крыше. Он отсутствовал, а потому все было тихо и спокойно, как может быть тихо и спокойно только в летний вечер в небольшом городке в центре России. Жара отступила, с далекой Волги несло прохладой. К этой прохладе примешивалась вонь ежегодно горящих торфяников и запах разогретой солнцем железной дороги.
– Что-то Жмуркина нет… – сказал Генка и посмотрел вниз, за перила.
– У него заседание, – негромко произнес Витька.
– Чего заседание? – спросил Генка.
– Клуба любителей кино.
– И чем они там занимаются?
– А, так… Соберутся такие же маньяки, как и сам Жмуркин, посмотрят кино про французских психопатов, а потом сидят обсуждают…
И тут же на чердаке послышались шаги, грохот падающих ведер, треск, ругань. Потом на крышу выбрался Жмуркин.
– Вспомни его, вот и оно, – усмехнулся Витька.
На Жмуркине болтались синие подштанники и белые простыни, он был похож на Карлсона в боевой раскраске, только с портфелем.
– Вы тут? – Жмуркин скомкал белье и бросил его в люк.
– Семечек хочешь? – Генка протянул Жмуркину пачку. – Тыквенные, от глистов помогают…
– От глистов спасайтесь сами, – сказал Жмуркин. – А я хочу вам вот что сказать, удоды. Вернее, показать.